Книга Маленькие трагедии большой истории - Елена Съянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это было время юристов-пожарников, льющих в пламя страстей слезы крокодиловых законов; экономистов-пророков, сулящих конец луидора, как конец света и публицистов-разбойников, своим посвистом раздувающих пламя страстей и приближающих обрушение луидора.
Это было время, когда публично брошенное слово убивало, как удар кинжала в руках опытного убийцы. И это было последнее время, когда правила власть слов. Очень скоро, лет через пятнадцать, все во Франции переменится: ложь польется мутным потоком, оскорбления полетят, как комья грязи, и заляпают вокруг всех; репутации превратятся в груды мусора, и обесценятся слова, а не луидор. Нужно было только потерпеть немного…
Друзей было пятеро. Молодых, энергичных, талантливых… Они вели обычный для своей среды образ жизни: танцевали на балах, посещали театры и будуары актрис, флиртовали, занимались и делом: Луи Бреге, например, делал часы; Антуан Лавуазье ставил химические опыты; Жан Поль Марат лечил нищих и аристократов; Пьер Бриссо изучал юриспруденцию, а Этьен Дюваль был математиком. И все пятеро, как было тогда принято, немножко пописывали: романы, стишки, памфлетики… Это было обычным делом; и свои научные исследования преуспевающие люди тех лет старались облечь в литературную форму, пригодную для усвоения даже неискушенной публикой. И почти любое сочинение того или иного рода находило своих рецензентов.
Как-то ноябрьским вечером, друзья заехали за Этьеном Дювалем, чтобы вместе отправиться в театр. Они нашли своего друга в ужасном состоянии: по всей комнате были разбросаны исписанные листы бумаги, а сам Этьен неподвижно стоял у окна, уставившись в ночь. Оказалось, что в сегодняшних парижских газетах появилась сатира некоего Карно на его, Этьена, диссертацию по математике, в которой тот высмеял автора, как очевидную бездарность. Это был жестокий удар. Друзья принялись было утешать Этьена: Лавуазье предложил ответить новой диссертацией, самый молодой и пылкий Пьер Бриссо – немедленно и публично отхлестать этого Карно по лицу его же сочинением, а Марат напомнил, как его самого недавно высмеял Вольтер. На этих словах Этьен Дюваль вдруг вспыхнул, а затем страшно побледнел: «Если бы меня высмеял Вольтер, – произнес он едва слышно, – я был бы сейчас счастлив. Но меня высмеял какой-то Карно…».
Исчерпав все доводы, друзья уехали от Дюваля с тяжелым сердцем. А наутро они узнали, что этой ночью их друг повесился.
С тех пор каждый год 14 ноября, невзирая ни на какие обстоятельства жизни, четверо собирались вместе на могиле Этьена Дюваля. Время сильно их изменило, а революция развела по враждующим лагерям, но своей традиции они не изменили. А когда в живых не осталась ни одного из четверых, на могилу Этьена Дюваля пришел еще один человек. Великий французский математик, автор многочисленных трудов по математическому анализу и проективной геометрии и министр Наполеона Лазарь Карно. Тот самый.
Карно всю жизнь казнил себя за ту мальчишескую желчь, которая вырвалась из-под его пера из-за глупой ревности и нехватки доводов.
В 1789 году в газете «Друг народа» Марат высказал странную, абсолютно не вписывавшуюся в общий контекст мысль, видимо, родившуюся у него при внезапном воспоминании о погибшем друге. Эта мысль совершенно не была тогда воспринята.
А в наше время она стала аксиомой, которой, впрочем, никто не следует.
«Естествоиспытателя, философа, сочинителя, как и любого творца, – писал Марат, – нужно судить по тем законам, которые в процессе творения он создает для себя сам. Посягательство на репутацию творца есть преступление против наитруднейшего и бесценного – процесса созидания нового».
Что мы помним о финале трагедии Великой Отечественной? Наших солдат на ступенях Рейхстага, Знамя Победы над куполом, автоматные очереди в дымное берлинское небо, усталые и счастливые лица солдат Красной Армии, которые всё вынесли и всё преодолели! Капитуляция! Как ее ждали, как ей радовались! Она была заслуженной, она казалась такой закономерной! Но рядовые бойцы не знали, как трудно совершалось это дело и какая игра нервов была с ним связана.
Генерал-лейтенант артиллерии Иван Алексеевич Суслопаров – почти неизвестное имя. А ведь несколько часов жизни этого человека могли бы удостоиться воистину шекспировской драмы.
6 мая 1945 года. К начальнику советской военной миссии при штабе западных союзников генерал-лейтенанту Суслопарову прилетел из Реймса адъютант командующего Эйзенхауэра с приглашением срочно прибыть в его штаб-квартиру. Ничего хорошего от подобных «приглашений» генерал не ждал. Берлин был взят, а немецкие эмиссары до сих пор сновали вокруг командования союзников, прощупывая пути к сепаратным соглашениям. Суслопаров послал донесение в Москву и вылетел в Реймс.
Эйзенхауэр принял его подчеркнуто любезно. Пригласил на ужин, но, перед тем как сесть за стол, сообщил, что в его штабе сейчас находится генерал Йодль. Недавно, мол, прибыл от Деница с предложением капитулировать перед англо-американскими войсками.
– Вы с ним уже встречались? – уточнил Суслопаров.
– Мы беседовали, – уклончиво отвечал Эйзенхауэр.
Суслопаров почувствовал, как в нем все вскипело. Но сдержался. Он прекрасно сознавал, какая миссия на него возложена. Подобная игра нервов была ему уже не в новинку. Всего несколько дней назад, 29 апреля, ему пришлось проявить твердость и настоять на том, чтобы при подписании капитуляции группы армий «Центр» в Италии присутствовал советский представитель – генерал Кисленко.
– Значит, перед вами капитулировать, а с нами… – Суслопаров дипломатично не закончил фразу.
– Ну, воевать дальше, – иронически договорил за него Эйзенхауэр. – Но мы такого не допустим, конечно! – тут же добавил он. И пригласил к столу.
Интуиция подсказывала Суслопарову, что этим разговором дело не кончится.
Вечером его снова пригласили к Эйзенхауэру. Тот сообщил, что после переговоров немцы согласились подписать полную и безоговорочную капитуляцию. И торопливо добавил, что подписание уже назначено – на 2 часа 30 минут 7 мая.
– А почему такая спешка? – спросил Суслопаров.
– А чего тянуть? – улыбнулся Эйзенхауэр. И вручил документ.
Суслопаров стал читать.
«…Прекратить все военные действия с 00 часов 01 минуты 9 мая… Германские войска должны оставаться на местах… запрещено выводить из строя оружие… Подчиняться приказам главнокомандующего союзными силами и Советскому Верховному командованию…»
Вроде все правильно, но Суслопаров прекрасно сознавал, какой бы мир тут, в Реймсе, сейчас ни подписали, война на советско-германском фронте будет продолжена! Дениц спит и видит, как бы поскорей отвести войска на гостеприимный Запад. А это снова бои! Знал Суслопаров и то, что Черчилль всеми силами старается не допустить подписания капитуляции на территории поверженного противника, знал о тайном распоряжении собирать германское оружие и сохранить командный состав… Он понимал, что Запад очень спешит с этим актом о капитуляции, чтобы начать против СССР собственную игру. Суслопаров бросился поскорей дать телеграмму Сталину. И стал ждать. Но время шло. Москва молчала. Снова пришли от Эйзенхауэра, чтобы пригласить в штаб, на подписание.
