Книга Зачем тебе любовь? - Наталья Потемина

Карлсон и Малыш действовали по строго оговоренному плану. Малыш шел впереди, Ленка чуть отставала, но не теряла его из поля зрения ни на минуту.

Порой ей казалось, что она заблудилась в чужом, незнакомом ей городе. Всюду сновали странные, озабоченные люди с нервными тревожными лицами. Даже не люди, а биороботы с красными, горящими от перенапряжения глазами двигались по засекреченным, известным только им маршрутам. Проторенные дороги, заповедные тропы, места привалов и легкий запах костра оставляли они за своими спинами и, не оглядываясь, шли вперед к намеченной цели. Казалось, что все эти первооткрыватели, паломники и пираты в один из погожих сентябрьских дней одновременно покинули свои убогие жилища и устремились на Выставку достижений народного хозяйства с целью всем миром поохотиться на «редких книг и изданий».

Ленка в полукоматозном состоянии пробиралась сквозь густую толпу, совершенно забыв о том, зачем сюда пришла. Перед ее глазами без конца и края раскинулось многоцветное книжное море, и ничто не предвещало бури.

– Ты будешь меня, в конце концов, прикрывать или нет?

Ленка услышала горячий шепот Малыша и вздрогнула.

Он взял ее за руку и потащил куда-то в угол, за книжные прилавки. Там, между окнами и высокими выставочными стендами, был узкий длинный коридор, надежно отделявший их от бурлящего человеческого водоворота.

– Смотри, что у меня есть. – Малыш достал из рюкзака тонкую, в немодной картонной обложке книжку.

– Ричард Олдингтон «Смерть героя», – прочитала Ленка и, пожав плечами, спросила: – Зачем тебе это старье?

– А чтоб было! – обиделся Малыш и, засунув книгу обратно в рюкзак, тут же вынул из него две новые.

– Иосиф Бродский, «Письма римскому другу», – озвучила их названия Ленка, – «Цветы зла», Шарль Бодлер. Ты что, поэт? – удивилась она.

– А что, незаметно? – усмехнулся Малыш.

– А я думала почему-то, что ты художник.

– Ну, художник, предположим, у тебя уже был.

– Когда это? – Ленка, склонив голову, гладила рукой теплый кожаный переплет.

– В прошлой жизни.

– Что-то я тебя не понимаю, – сказала она и наугад открыла Бродского.

– А это и неважно.

– «... на Васильевский остров я приду умирать...» – опять прочитала вслух Ленка и, вздохнув, добавила: – Пообещать-то он пообещал, а почему-то не пришел.

– Много ты понимаешь! – разозлился Малыш, отбирая у нее книги.

– Ничего не понимаю! – честно призналась Ленка. – Что я вообще здесь делаю?

– Пока ничего не делаешь. – Малыш опустил рюкзак на пол. – Но все еще можно исправить.

Дело даже было не в его голосе, а в той интонации, с которой Малыш произнес эту ничем не примечательную фразу. Он словно не проговорил ее, а пропел. И даже не пропел, а продекламировал. А может, и не продекламировал, а просто подумал вслух? И Ленка почувствовала, как у нее в висках застучали крепкие кленовые палочки: «Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше...»

Малыш стоял в шаге от нее и спокойно разглядывал ее губы.

«Ты услышишь, ты услышишь, как веселый барабанщик...»

Экстремальное пятизвездочное приключение, о котором хотя бы однажды мечтала каждая добропорядочная домохозяйка, начало наконец претворяться в Ленкину небогатую на события жизнь. Но вместо того чтобы с широко открытыми глазами шагнуть навстречу этой пропасти, она, тщетно силясь совладать с тиком мелко дрожавших коленей, стала медленно, нелогично и обречено стекать вниз по стеклянной мути окна.

Малыш подхватил ее на полпути к полу, приподнял и, прижав спиной к стеклу, коленом раздвинул ей ноги. Искусственное дыхание изо рта в рот ненадолго вернуло Ленку к жизни, но для полного комфорта ей необъяснимо, болезненно захотелось, чтоб Малыш со всей силы, наотмашь ударил ее по лицу или так грубо впился ей в губы, чтобы она через переживание этой боли уже окончательно смогла поверить в то, что все происходящее ей не снится.

В глубине души Ленка давно уже была готова к любым, даже самым смелым экспериментам, но ее отвыкшее от таких яростных атак тело действовало совершенно самостоятельно и независимо от ее потаенных потребностей и желаний. Неподатливое, деревянное, скованное, оно бы еще долго не подчинялось ей и боролось за свою свободу, но внутри Ленки уже сокращалась прочная, безотказная, хорошо смазанная пружина, грозя всему существу ее скорым предательством и изменой.

Малыш напрягся, громко втянул носом воздух и, уловив низменным первобытным чутьем полную Ленкину готовность, ухватил ее крепко за волосы и с силой развернул к окну.

Ленка не чувствовала ни боли, ни унижения, ни стыда. Сухость сковывала ее горло, и она, точно собака в зной, дышала прерывисто и часто. Ноги не держали ее, и, чтоб сохранить равновесие, Ленка прислонилась к пыльному оконному стеклу сначала только ладонями, потом грудью и под конец – лбом. Лоб был все еще горячий и влажный. Ленка подумала, что сейчас к нему, как к липкой ленте-мухоловке, пристанет вся пыль веков...

– Прости, если я сделал тебе больно, – сказал Малыш, застегивая на себе джинсы.

Ленка, не реагируя на его слова, продолжала смотреть в окно.

– Сам не понимаю, как это могло случиться, – оправдывался он.

За окном шумели деревья, галдели дети, играла музыка.

– Ну что ты молчишь? – крикнул Малыш так громко, что Ленка вздрогнула и обернулась.

– Чего разорался-то? – тихо спросила она.

Ее низкий, глухой, ставший каким-то безразличным голос подействовал на Малыша отрезвляюще.

– Курить будешь? – предложил он и стал невозмутимо хлопать себя по карманам в поисках сигарет.

Сейчас покурит и свалит, подумала Ленка. И правильно. Можно даже сказать, справедливо. Все, чего он хотел, он уже получил, а остальное не важно.

– Вот она, сука! – послышалось где-то вдалеке. – Хватайте ее, товарищ милиционер!

Ленка оглянулась и увидела, как к ним довольно резво несется ее знакомый старичок в беретике, а за ним, вытирая лысину клетчатым носовым платком, боком пробирается мордатый немолодой охранник.

– Сволочь! Сука! Воровка! Я выследил тебя! – верещал противный старикашка, размахивая над головой тяжелой тростью. – Они заодно, товарищ милиционер! Гляньте-ка, как снюхались!

– Сматываемся! Быстро! – Малыш крепко схватил Ленку за руку и с силой поволок за угол.

За углом оказалась лестница, ведущая куда-то вниз, в подвальное помещение. Внизу было темно, людно и накурено. У входа в женский туалет скопилась очередь. Малыш и Карлсон снизили обороты и, перейдя на быстрый деловой шаг, попытались смешаться с толпой.

– Сука-сука-сука! – Голос проник откуда-то сверху, и Ленка, подняв глаза, увидела, как с другой, противоположной стороны, пыхтя, кряхтя и отдуваясь, знакомый ей беретик-бабочка-набалдашник спускается по лестнице им навстречу.