Книга Сапфо - Ольга Клюкина

— Извини, Фаон, я вынуждена отложить наш разговор на завтрашний день, — первой подошла к юноше Сапфо, чтобы разом прекратить все свои сомнения. — Признаться, сегодня я неважно себя чувствую.

— Правда? — с испугом посмотрел на женщину мальчик. — То-то я гляжу, ты, Сапфо, сегодня плохо выглядишь!

Слова Фаона снова сильно задели Сапфо за живое: это она-то плохо выглядит, с такой прической, поразившей всех ее подруг?

А как же фиалки? Как же подведенные перламутровой помадой губы?

Значит, коротко стриженная, юная Глотис, не признававшая никакой косметики, говоря, что не желает расписывать себя «тоже как вазу», ему сегодня понравилась больше?

Что наглый мальчишка вообще может понимать в женской красоте?

Но Сапфо не успела ничего ответить Фаону, потому что того уже взяла за руку Глотис, настойчиво увлекая к выходу и приговаривая, что Фаон должен ей помочь сейчас справиться с одним рисунком.

Ясно, что Глотис надумала немедленно попробовать нарисовать портрет Фаона.

— О, Сапфо! — прошептал тут же подбежавший к Сапфо Алкей, хватая ее руку липкой ладонью, перепачканной чем-то сладким. — Ты должна мне уступить мальчишку, Фаон — самое настоящее чудо. Правда, я с удовольствием поселю его у себя и сделаю так, что он ни в чем не будет нуждаться…

— Прости, Алкей, но давай поговорим об этом позже, — как можно сдержаннее и спокойнее ответила другу Сапфо. — Сейчас мне необходимо на некоторое время прилечь…

— Хорошо, как скажешь, моя царица! Тем более мы с Эпифоклом пока все равно никуда не уезжаем, по крайней мере до завтрашнего дня, и дождемся, когда ты настолько поправишься, чтобы мы вместе смогли бы провести первые на Лесбосе «фаонии», — улыбнулся Алкей.

Сапфо вышла за дверь, но, чувствуя, как от нервного напряжения у нее дрожат колени, на минутку прислонилась к стене.

Как же точно выразились новые, непонятные чувства в этом только что сложившемся стихотворении: язык немеет, пот струится, дрожь пробегает по всему телу…

Если представить, что сейчас Сапфо вернулась с очередной добычей с какой-нибудь поэтической прогулки, то, похоже, ей пришлось карабкаться сначала на самую высокую скалу, а потом прыгнуть с нее в бездну.

Каким только чудом она после этого осталась жива?

Может быть, в самый последний момент, когда тело должно уже с хрустом разбиваться об острые камни, ее незаметно подхватили и вынесли наверх невидимые, крылатые боги.

Нет, такая «прогулка», родившая на свет мучительное, страстное стихотворение, действительно забрала у Сапфо без остатка буквально все силы.

…Зеленее

Становлюсь травы, и вот-вот как будто

С жизнью прощусь я.

Но терпи, терпи, чересчур далеко

Все зашло,[15]—

прошептала Сапфо последние строчки стиха и действительно почувствовала сладкий озноб во всем теле, холодной струйкой пота сбегающий между лопаток.

— Клянусь Зевсом, этот мальчик может стать лучшим моим любовником, — громко проговорил за стеной задержавшийся в комнате Алкей.

— Хм, и не только твоим, — рассудительно ответил ему Эпифокл. — Такой красивый юноша сделает честь всякой постели.

— И почему его так долго здесь от меня прятали? — продолжал горячиться Алкей. — О, Эпифокл, ты сейчас меня понимаешь: юноши в столице стали такими испорченными и порочными — всех интересуют одни только деньги и дорогие подарки. Даже за то, чтобы просто положить руку на его гладкую задницу, всякий в меру смазливый мальчишка уже требует золотую монету. Как ты думаешь, Эпифокл, ведь я способен возбудить настоящую любовь? Может быть, Фаона смогут распалить мои откровенные, эротические стихи?

— Хм, Алкей, лично я еще больше полюбил тебя за то, что ты все же выволок меня посмотреть на легендарную Сапфо, — ответил Эпифокл. — Похоже, по жилам этой женщины, действительно, струится не кровь, а настоящие любовные токи. Мне казалось, что любовь является лишь сцепляющим звеном между основными первоэлементами, но чем больше я сегодня наблюдал за Сапфо, тем более отчетливо ко мне приходили новые мысли… Погоди, но как же еще хороша вон та, которая записывала за мной каждое слово! Я бы, если бы у меня…

Но Сапфо не стала дольше слушать, а точнее — невольно подслушивать диалог двух мужчин, и быстрыми шагами пошла в спальную комнату.

По дороге она растерянно ощупала свою пылающую голову и, войдя в комнату, зашвырнула букет фиалок в угол.

Глава третья ПОД ВЗГЛЯДОМ МНЕМОСИНЫ

Сапфо легла, обхватив обеими руками свое мягкое, привычное ложе, как будто постель была сейчас для нее главным и единственным спасением.

Впрочем, она действительно знала хорошо проверенный способ, безотказно помогавший в борьбе с самыми различными недугами: стоило Сапфо хотя бы какое-то время провести в постели в полном одиночестве — без еды и без каких-либо физических нагрузок, не тратя сил даже на то, чтобы пошевелить кончиками пальцев, — и это, как правило, помогало прийти в себя.

Иногда на восстановление утраченных сил хватало часа или даже всего нескольких минут, порой желательно было поваляться в одиночестве целый день, и тогда откуда-то вдруг снова, самым чудесным образом, появлялись и душевные силы, и внутренняя ясность.

Само собой разумеется, в спальную комнату сразу же заглянули кое-кто из подруг и верная служанка Диодора, предлагая всякие целебные снадобья, но Сапфо от всего отказалась, и очень скоро все оставили ее в покое.

Да и откуда Сапфо знала, от чего именно сейчас ей следовало лечиться?

Она лишь смутно догадывалась об этом, когда снова и снова повторяла про себя строчки последнего стихотворения, но не позволяла себе дальше думать на запретную тему.

Самое главное, что откуда-то, словно из неясной дали, в душе у Сапфо нарастало смутное ощущение катастрофы.

Наверное, так испуганно вздрагивает земля перед скорым землетрясением или перед извержением вулкана, в том числе вулкана задремавших в глубинах чувств.

Но подумав про огнедышащий вулкан, Сапфо тут же вспомнила про Эпифокла и невесело улыбнулась.

Смешной, замудривший сам себе голову старик!

Когда за столом зашел обязательный, как горькая, возбуждающая аппетит приправа, разговор о смерти, Эпифокл вдруг заявил, что истинный философ должен управлять своей судьбой, а не подчиняться ее воле, и потому лично он давным-давно придумал, каким будет его конец.

И поведал окружающим: как только он почувствует, что его духовная жизнь подошла к концу, а физическая в нем и так еле теплится, то Эпифокл тут же покончит со своей телесной оболочкой, бросившись в пылающий кратер вулкана Этна.

И он тут же принялся с самым серьезным видом аргументировать свою дикую фантазию — во-первых, смерть при этом наступит мгновенно и потому — практически безболезненно, сделавшись, в прямом смысле, огненной точкой в конце достаточно яркой жизни ученого.