Книга Мимо денег - Анатолий Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что-то бабу Дарью давно не видно?
— Занедужила, увы.
— Надеюсь, ничего серьезного?
— Сударыня, неужто вас взаправду интересует такая малость, как здоровье столетней старухи?
Желчный ответ чуть не вызвал у Ани неожиданный поток слез. Сказалось напряжение последних дней.
— Кузьма Михайлович, миленький, почему вы со мной так разговариваете? Какой я дала повод?
В пытливых глазах доцента засветилась ироническая усмешка.
— Не извольте гневаться, сударыня, мы со всем уважением. Вы благодетельница наша.
— В каком смысле благодетельница?
— Как же, вращаетесь в высшем обществе и нас, сирых, не оставляете своей милостью. Мы ценим. Вон бутылочку пожаловали с барского стола. Экий нынче у нас дома праздник…
— Если бы вы знали, каково мне в этом обществе, не издевались бы, а посочувствовали.
С этими словами, не попрощавшись, направилась к подъезду. Поднялась на третий этаж, отперла дверь — и сразу почувствовала: что-то не так. В квартире побывали посторонние. Чужой запах — и одежда на вешалке висит как-то по-другому. Ящик для обуви выдвинут наполовину… Заглянула на кухню, там все как было: стол, цветы на окне, посуда на полках, стиральная машина, холодильник — все на прежних местах, но чужое присутствие и тут явственно ощущалось. В гостиной диван переплыл ближе к книжному шкафу, а посреди комнаты на чистом, желтом паркете разбитая китайская ваза — груда аккуратных черепков, составленных в причудливый узор. Аня обмерла, оперлась рукой о притолоку. Бешено заколотилось сердце. Взгляд упал на телефон: вырванный из розетки провод болтался на спинке стула. Да что же это такое, Боже ты мой!
Оставалась спальня. Ей понадобилось все мужество, чтобы войти туда. Двигалась шажками, будто преодолевая земное притяжение. Воображение рисовало ужас за ужасом, внезапно перед глазами мелькнуло вовсе несуразное видение: волосатое существо, подобие человека или призрак, с яркими глазами, налитыми безумной яростью. Она словно наткнулась на стену. Волосатик был порождением страха, больной фантазии, но она могла голову дать на отсечение, что видела его прежде. Может быть, не в таком зловещем облике, но видела несомненно. И не во сне, а наяву. Неосознанно, повинуясь древнему зову, она совершила крестное знамение, и призрак исчез, полыхнув огненным лучом в окне. Ей немного полегчало.
В спальне на ее кровати, поверх серебристого мохерового покрывала, растянулся голый мужчина, целомудренно прикрывая широкими ладонями причинное место. Голова запрокинута за подушку, и, чтобы разглядеть лицо, Ане пришлось обойти кровать. Это был Костя Бакатин, неугомонный водитель. За озорной нрав и склонность к розыгрышам прозванный Костей Свистом, но теперь можно было с уверенностью сказать, что он отсвистелся. На лбу зияло круглое, с неровными краями отверстие величиной с копейку, и оттуда на щеку стекал узенький свекольный ручеек, чуть-чуть не дотянувшийся до полуоткрытого в изумлении рта. «Мертвее не бывает», — глубокомысленно заметила Аня вслух. Страх ее прошел, как только увидела убитого Костю. Чего бояться, если, судя по всему, ей скоро предстояло присоединиться к нему?.. Правда, не исключено, что сперва ее посадят в тюрьму. Тот, кто взялся за них с Олегом, знает, что делает. Как решит, так и будет.
На коврике возле постели лежал черный пистолет. «А-а, — догадалась начитанная Аня, — орудие убийства».
Вернулась в гостиную, воткнула телефонный штырек в розетку и набрала «02».
Отозвался раздраженный мужской голос:
— Дежурный капитан Терентьев слушает.
Аня застенчиво поделилась своей бедой: приехала домой, а на ее постели — труп.
— Девушка, вы не пьяная? — уточнил капитан.
— Нет, что вы! Ни капельки не пила.
— Адрес?
Аня назвала адрес и начала объяснять, как удобнее свернуть с Профсоюзной, но милиционер не дослушал, оборвал:
— Никуда не уходите, ждите. Сейчас к вам приедут.
В ту минуту, когда Ане было видение, проснулся, как от сильного пинка, Эдик Корин, житель подземелья. Он спал беспробудно вторые сутки подряд в одном из боковых тоннелей метрополитена, в глухом закутке, на деревянном ложе, с накиданным поверх вонючим тряпьем. Его не могли разбудить ни привычные стуки громыхающих электричек, ни тяжкие помповые вздохи текущей рядом, чуть сверху, реки, ни шорохи и деловитое попискивание голодных крыс — это все был мирный, успокаивающий звуковой фон его затянувшегося ночлега. Толчок, который он ощутил, был иного, не физического свойства. Еще не придя окончательно в себя, он попытался определить, что же это такое. Новое ощущение безусловно несло в себе какую-то опасность, но было отчасти даже приятным, потому что уже много дней, может быть, целую вечность, он не испытывал чувства страха, больше того, знал, что в том мире, куда довелось переселиться, ему больше ничто не угрожает. Этакая зона неприкосновенности, где распад прежней личности воспринимался как избавление от мук.
Перед сомкнутыми веками прокрутился ряд невнятных образов, будто стая спугнутых с деревьев птиц, и наконец зрение сфокусировалось на нежном девчоночьем лике, явившемся из небытия. Черт возьми, Анька Берестова, одноклассница, первая любовь! Да, это была она, со своими смешными косичками, с продолговатым лицом, с трогательной улыбкой и глубокими, задумчивыми очами, которые имели свойство вдруг вспыхивать синим, невыносимым огнем. Корин поежился, потянулся и сел, растирая пальцами заросшие шерстью виски.
Что означало ее явление? Она позвала его? Но какой в этом смысл?
С оставленным миром его связывали только ненависть и жгучее желание свести счеты. Желание безотчетное, как позыв к мочеиспусканию. Подступив, оно не оставляло места для раздумий. Корин погружался в длительное неконтролируемое исступление, которое можно было смягчить, лишь удовлетворив хотя бы частично. Он не мог сокрушить зло, приведшее его к нынешнему первобытному состоянию, — оно было слишком огромно, многолико — и выгрызал его по кусочкам, выпивал по капельке. В редкие минуты просветления, когда разум освобождался от мрака, он сознавал, что сошел с ума, но это его не огорчало. Любое сумасшествие лучше той жизни, которую он вел прежде, когда был преуспевающим барыгой и имел все, что душа пожелает. Только сумасшествие открыло ему истину. Его обманули задолго до того, как он зарылся в деньги, как навозный жук в говно. Зло, обряженное в роскошные одежды, владеющее неисчислимыми богатствами и повелевающее людским стадом, поманило химерами и увело по ложному пути прямо со школьной скамьи. Он погнался за длинным рублем, полагая, что за поворотом рай, а очутился в долговой яме без всяких средств к существованию. Поганый Кириенок, один из говорливых, продажных посланцев зла, раздел его догола и, торжествуя и кривляясь, отдал в лапы изуверов. Те пришли под видом кредиторов, подвесили на железный крюк, прижигали железом и кололи ножами до тех пор, пока он не сошел с ума. Теперь, став абсолютно свободным, он вспоминал изуверов с благодарностью, потому что, не ведая того, они избавили его от тяжкого бремени житейских забот. Когда он доберется до Кириенка, то, прежде чем сцедить его черную кровь, обязательно выскажет ему слова признательности. Возможно, тот тоже не ведал, что творил, и был всего лишь слепым орудием зла.