Книга Полторы минуты славы - Светлана Гончаренко

Жил Стас скудно, по-спартански. Его собственная квартира досталась неверной жене. Только для красного словца говорилось, что она сбежала. На самом деле она неторопливо собрала все мало-мальски стоящие домашние вещи, да еще и вывезла к своему торговцу содой два мебельных гарнитура. В Нижневартовск она отбыла не раньше, чем продала хорошую двухкомнатную квартиру — свое прежнее семейное гнездо. Стас остался гол как сокол и поселился в малосемейке.

Это жилище майора Новикова ничуть не изменилось со дня переезда, который случился девять лет назад. Все так же была вкривь и вкось расставлена мебель, собранная в качестве гуманитарной помощи друзьями и руководством. Она попадалась на пути озадаченных гостей в самых странных местах, будто нарочно преграждая путь. Какие-то картонные коробки с вещами до сих пор так и стояли неразобранными.

Единственным верным сожителем Стаса был знаменитый кот Рыжий. Рыжий очень походил на хозяина твердостью духа и неприхотливостью в быту. Это было крайне некрасивое, длинномордое худое животное. Стас говорил, что у Рыжего, как у англичанина, два профиля, но ни одного фаса.

Целыми неделями Рыжий мог обходиться без забот хозяина. Он легко и ловко ловил мышей. Их в малосемейке всегда было множество. Соседи Стаса боролись с пакостными грызунами давно и без всякого успеха. Они посыпали, натирали и окропляли все углы изощренными, наповал бьющими средствами. Но то, что было губительно для живности в Шанхае, Гамбурге и даже Новомосковске, совершенно не действовало на серых уроженцев малосемейки. От ядов местные мыши худели, лысели, меняли походку, но никак не изводились. Вот этих-то, чуть ли не цианидом притравленных, мышей Рыжий и пожирал. Причем пожирал без всякого вреда для своего спартански стойкого организма. А Стас кормил своего друга так, как эскимосы кормят лаек-маламутов — юколой, то есть мороженой рыбой. Эта рыба была единственным продуктом питания, который в его морозильнике водился всегда. Кошачьи сухарики и тушенки Стас презирал — изображенные на их упаковках мягкомордые коты-паразиты были противны ему.

— Стас, заходи сегодня ко мне в мастерскую, — пригласил Самоваров друга по телефону. — Тут вот какая беда: в одной зубной клинике спиваются врачи. Им каюк, если их запасы коньяка не уничтожим мы с тобой. Одна бутылка уже у меня.

— Ага, ты пьянствуешь на рабочем месте тайком от жены! — обрадовался Стас. Он не верил в семейные идиллии.

Самоваров тоже засмеялся:

— Еще не начал. Давай вместе! Говорят, коньяк хороший, не паленый.

— Что, халтурка подвернулась? Отреставрировал какому-то олигарху очередной антикварный стульчак?

— Не угадал! Я получил взятку от некоей Супрун Нелли Ивановны. Слыхал такую фамилию?

Стас даже крякнул:

— Только не это! Красавица мамашка оболтуса из сериала? Не говори о ней! Это бешеная самка носорога! Она мне до чертиков надоела. Представь, умоляла меня прекратить следственные действия. При этом пыталась вставить мне насильно какую-то единственную в мире санфаянсовую челюсть. И даже целых три челюсти, только бы я не трогал ее сыночка.

— А что, сыночек серьезно нашкодил?

— Вряд ли. Но с тыла меня не возьмешь! Не люблю я всей этой возни: подарочков, подходцев, улыбочек и слез, как из ведра.

— Она мать, стало быть, права, — назидательно сказал Самоваров.

— И ты туда же! — возмутился Стас. — Она что, просила меня подпоить, чтоб я все-таки нарушил свой служебный долг?

— Нет, подпоить предполагалось меня. И подкормить пирогами. Взамен требуется алиби Тошика. Один пирожок, с курятиной, я попробовал — вроде бы без стрихнина. Ты хоть обедал сегодня?

Стас фыркнул:

— Пирожком меня не купишь! Я не медведь из сказки про Машу. Но чай все-таки завари!

Стас любил бывать у Самоварова, особенно в мастерской. Дома у друга нежная и чуждая Настя смущала сурового майора. Но тут, в музее, в стоялой блаженной тишине бывшего генерал-губернаторского дворца, он чувствовал себя хорошо, спокойно и уютно. Сам он уюта не знал, не любил засиживаться на месте, не умел обустраиваться и тихо радоваться покою. Ходил широким тяжелым шагом, больно жал приветствующую руку, засыпал мигом, как убитый. В его квартире пахло голыми стенами, табачным дымом, Рыжим. Из общего коридора тянуло маргариновым чадом.

А в мастерской у Самоварова ароматы стояли сладко-терпкие, нежные, из другой жизни. «Чем это?» — тянул обычно носом с самого порога Стас. «Лаком», — отвечал Самоваров. Стас нюхал бутылочку с лаком и говорил: «Нет, это не то! Даже не похоже. Пахнет у тебя, Колян, позапрошлым веком, разогретым до комнатной температуры».

Зимой у Самоварова всегда было тепло, а летом прохладно. Это Стас тоже ценил.

Когда к вечеру он, как и обещал, заехал к Самоварову, прохлада мастерской оказалась кстати. За день он измотался и вспотел до полного отвращения к себе. Он даже не стал сразу пить ни коньяка, ни чаю, а ждал, пока остановившееся наконец, погруженное в лень и полутень тело не остынет и не успокоится.

Он развалился на широком самоваровском диване, неторопливо огляделся и заметил:

— Ого, вон сундук у тебя новенький!

— Из экспозиции принесли на плановую чистку, — отозвался Самоваров, звеня чашками в мойке. — Только не сундук это, а бюро.

— Пускай будет бюро. А вот часы те же, знакомые. Только чего-то они тикать стали громче.

Самоваров засмеялся:

— Ничуть не громче! Просто ты у нас чересчур нервный стал.

— Психом станешь, Колян, не то что нервным. Затык! Непролазный затык какой-то! Только разобрались с карманниками из Тамбова (целый десант их прибыл!), на тебе, труп! — на заводе металлоизделий. Тут телевидение замешано — значит, шум, треск, дым столбом. Труп до сих пор не опознан, режиссер Карасевич пропал без следа. Губернатор взял под личный контроль его розыск. Тоже мне меценат!

— Вы что, режиссера подозреваете в убийстве? — спросил Самоваров.

— А черт его знает! Может, он сам по себе пропал. Он ведь и раньше исчезал, как-то раз даже на три недели. Ходок! Причем широко известный.

— И вы пошли по его следам? Я имею в виду, по его бабам?

— Куда же еще! — вздохнул Стас. — Пошли, конечно. Теряем время, кучу людей заняли. А он, поди, у какой-нибудь новой, никому не известной подружки залег. Сегодня покажем его физиономию по телевизору: пусть пенсионеры-общественники потрудятся. Ой, до чего не нравится мне вся эта компания — актрисы, операторы, ревнивые сопляки в черных кудрях! Не пойму даже, с какого боку им этого покойника прилепить.

— А что?

— Да из криминала он. Нигде у нас не числится, вроде бы ничего за ним нет. Но по виду, возможно, браток. Очень средней руки, зато в крутых наколках. Мне сказали, азиатский стиль — что-то индонезийское. Может, приезжий?

— Из Индонезии? — изумился Самоваров.

— Черт его знает! Но что не деятель культуры — ясно.