Книга Искушение добродетели - Мэри Кэттон

Неизменный Барни провел его в холл и оставил одного. Услышав шаги Арабеллы, Лоуренс быстро поднял перед собой букет и двинулся ей навстречу. С одобрением взглянув на цветы, властная матрона поприветствовала его и скрылась за дверями гостиной. Вскоре явился Барни и пригласил графа подняться на второй этаж.

— О, ваша светлость, какая прелесть! — воскликнула Вивьен, едва он шагнул в комнату. — Они восхитительны! И как мило с вашей стороны принести мне такой роскошный букет.

Однако восторги Вивьен оказались крайне недолговечны. Как только дверь захлопнулась, она бесцеремонно бросила букет на стол и припала к замочной скважине.

— Думаю, я неплохо справилась со своей ролью. А?! Как вы считаете?

Лоуренс промямлил что-то невразумительное. Не то чтобы его беспокоила судьба букета, но все же можно было обойтись и поделикатнее с цветами, которые он искал целое утро.

Вивьен наконец оторвалась от двери и спросила:

— Она вас видела?

— Да.

— С цветами?

— Разумеется.

— Отлично! — Девушка хлопнула в ладоши и подошла к нему ближе. — Сегодня спектакля не будет, — огорченно сказала она. — Вчера, после того как вы ушли, Арабелла мне тако-о-ое устроила…

— Могу себе представить. — Лоуренс вспомнил стычку с собственной матерью и помрачнел.

— Так что отныне нам придется довольствоваться традиционными формами, — заключила Вивьен.

Послышался вежливый стук в дверь. На пороге возник Барни. В одной руке он держал хрустальную вазу, наполненную водой, а в другой ножницы.

— Миссис Лерой предположила, что вам эти вещи могут понадобиться, — сообщил он и протянул их Вивьен с такой торжественностью, будто это была как минимум чаша Грааля.

Девушка выхватила у него ножницы и вазу и быстро захлопнула дверь. Принесенные Барни предметы присоединились к букету, который Вивьен даже и не подумала поставить в воду. Она выдвинула ящик стола и достала оттуда шахматную доску.

— Как насчет партии?

— Но букет! — Лоуренс был возмущен до глубины души. — Ты что же, оставишь его вот так?

— Да, — невозмутимо ответила Вивьен. — Арабелла надеется, что я красиво оформлю его для вас, поэтому и прислала вазу с ножницами, но этому не бывать. Видите ли, она считает оформление букетов одним из видов романтического искусства, и я таким образом должна продемонстрировать вам свой вкус.

— Но ведь Арабелла придет в ярость, когда узнает, что ты не оформила букет.

Вивьен злорадно улыбнулась:

— Ну и пусть. Я скажу, что была слишком занята и увлечена… вами.

— И опять позволишь ей думать, что я до безобразия эксцентричен? Ну уж нет, дудки! — Он одернул жилет и подошел к столу. — Если ты не собираешься заниматься цветами, это сделаю я.

Лоуренс снял обертку и разложил цветы на столе. Взяв ножницы, он прикинул объем работы, решительно откромсал половину стебля роскошной розы и… на этом остановился. Что следует делать дальше, он не знал.

С трудом сдерживая улыбку, Вивьен подошла к столу. Она смотрела не на цветы, а на руки Лоуренса. Его длинные, изящные пальцы перебирали хрупкие ростки с такой нежностью, что Вивьен почувствовала какую-то странную пустоту в желудке. Ощущение не было похоже на голод, скорее оно напоминало… томление. «Как странно», — подумала Вивьен и почувствовала вдруг неодолимое желание составить этот злосчастный букет.

— Существуют определенные правила оформления букетов, — сказала она, наклоняясь над столом.

— Правила? — Лоуренс пренебрежительно хмыкнул и, покалечив еще один цветок, сунул его в вазу. — Правила, моя дорогая, существуют, для того чтобы их нарушать.

— Не глупите, — она нахмурилась и отняла у него ножницы. — Правила обеспечивают безопасность, надежность, порядок, даже красоту, если хотите. А что касается букетов, то здесь без определенных правил просто не обойтись. Обычно предпочтение отдается геометрическим фигурам, потому что стройность линии радует глаз и поднимает настроение.

— Но в природе цветы не растут геометрическими фигурами, а смотреть на них все же приятно. То же касается и человека. Я знаю массу людей, которые не вписываются в общепринятые шаблонные рамки, но от этого не становятся хуже. Правила противоестественны. Их придумало наше смешное общество. Все теперь знают, что прилично, а что неприлично, что правильно, а что нет.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — пробормотала она. От его близости ее вдруг бросило в жар.

— Я говорю о лицемерии. О том, как глупо выглядит женщина, отказывающаяся сесть в карету с мужчиной, хотя им по пути, только потому, что это, видите ли, не принято. Как нелепо не сметь заговорить с другим джентльменом, который стоит рядом и так же, как и ты, подпирает стену где-нибудь на балу, лишь из-за того, что вы друг другу не представлены. А что касается женщин, то упаси бог поцеловать ручку даме после тура вальса. После этого леди будет считать себя навек опозоренной, если вы на ней не женитесь. Так что главная цель правил — заставить одну группу людей презирать и поливать грязью другую. Подумай сама, ведь если бы не было правил, скольких скандалов можно было бы избежать? А когда исчезнут скандалы, не станет и сплетен. Нелегко тогда придется драконам общества. Они только на то и способны, что чесать языки да перемалывать косточки друг другу.

Вивьен молчала. Граф Сэндборн открылся ей, сам того не подозревая, совсем с другой стороны. И эта сторона ей очень понравилась. Был момент, когда она даже пожалела его, такого беззащитного перед всевидящим оком высшего света, такого гордого и независимого, но вынужденного подчиняться глупым условностям.

— Поэтому вы и согласились изображать моего любовника? — тихо спросила она. — Таким образом вы восстаете против существующих правил?

Ее слова затронули его за живое. Граф поспешно отвел глаза и, пытаясь скрыть замешательство, принялся вновь кромсать цветы.

— Мы с тобой заключили сделку, если помнишь, — сердито проговорил он. — Мне нужны доказательства неблагонадежности премьер-министра, и ты обещала их добыть.

Вивьен поправила те растения, что уже стояли в вазе, и, не поднимая глаз на Лоуренса, спросила:

— Почему вы хотите дискредитировать премьер-министра? Разве он так уж плох?

— Дело не в том, плох он или хорош, — горячо заговорил Лоуренс. — Человек может быть вором, развратником, но пусть при этом знает свое место и не стремится указывать другим, как им надлежит жить. Гладстон же занимает такой пост, что волен распоряжаться судьбами людей как ему заблагорассудится. Но вот вопрос: имеет ли он на это моральное право? Можно ли доверять человеку, который говорит одно, а делает совершенно иное? Этот сморчок днем ратует за нравственный образ жизни, а ночью охотится за доверчивыми шлюшками. Он подлый лицемер, а я лицемерия не выношу.

Вивьен задумалась. Она вспомнила старика Уильяма, его благонравные седины, какао с печеньем. Он больше напоминал доброго дядюшку, чем похотливого развратника.