Книга Исповедь пофигиста - Александр Тавровский

Как-то приходит медсестра:

— Помогите, ребята, я же вас отмазала. Там тетка умерла, а все грузчики морга пьяные.

Картина, блин, конечно, отвратная. Тетка уже пожелтела и собирается позеленеть. На ноге номерок. Морг — метров двести от больницы. Мы ее погрузили в «Волгу» и в морг. Видно, мы все это правильно сделали, потому что нам предложили там поработать. С армией можно было и подождать, а жмурики ждать не любят.

Одна девка сама удавилась. Чего ей, глупой, у нас не понравилось? Видать, проблемы были. Мы таких девок перевезли до хрена. Нам звонят патологоанатомы:

— Срочно… труп №64… мужчина.

Едем в холодильник, в нем полный мрак. С фонариком находим свой труп: действительно №64, действительно мужчина. Мертвецы — все мужчины, у них импотентов не бывает.

А Славик один раз немножко выпил и на трупной тележке заснул. Простыней укрылся, лежит, как труп, не дышит. Подходит та медсестра:

— Что, Славик умер?

А там — так тихо, спокойно. Ну умер чувак и умер. Чего ему еще делать? Никто даже не спросит: как? Работаешь, работаешь — бац! — и умираешь. Подойдет кто-нибудь: что, умер? Да… ну что ж.

Но крови я все равно не полюбил. Патологоанатом все время приглашал:

— Ребята! Вы курите. Хотите, покажу легкие курильщика?

— Не, — говорю, — не надо. Как же я потом курить буду?

А тут Толик предложил:

— Хочешь перед армией отъесться, коровьего молочка попить? Хватит со жмуриками играть, поехали со мной в Башкирию, в деревню.

Ну, до армии еще две недели, жмурики все равно уже все мертвые. Какой базар, поехали.

Прибыли в деревню — от Уфы восемьдесят километров. Грязь по пояс, свет по праздникам, телевизора нет — романтика!

А утром надеваю, блин, свои чешские лаковые туфли, замшевый пиджак и выхожу на улицу. Смотрю — толпа, человек десять, — пацаны и девчонки. Или одиннадцать?

А как же, городской приехал, Толика друг, с Большой земли — надо посмотреть.

Одеты все по моде: пацаны в резиновых сапогах, а девки в калошах. И все в телогрейках. Во, блин!

Толик говорит:

— Пойдем, я тебя приодену, а то ты какой-то немодный.

Дал калоши, штаны рваные, толстые носки — это у них самая классная мода. И главное, дал крутую новенькую телогрейку, не пожалел. Кошмар! А народ уже разошелся…

Зато открыл он сарай, а в нем «ява», свежатина!

Калоши я сменил на сапоги. Калоши здесь — выходная обувь. Пришел в гости, снимай калоши и пошел в носках. Выхожу — о господи!

— Толя, а где же мои калоши? Ну десять пар в ряд!

— Чей размер подойдет — те и твои. Но если пришел в дырявых — в дырявых и уходи, чтоб честно было.

Так вот! Сели мы на «яву».

— Куда едем?

— За пивом, в Стерлитамак.

А фамилия дружка была Афанасьев. И через дом от него жил Афанасьев. Два Афанасьева в одной деревне. Это же редкость. Что вы говорите мне — херня? Это родственников Афанасьевых может быть по три семьи в одной камере, а тут однофамильцы. В Киеве тоже жили еще одни Лукацкие-однофамильцы, они мне еще хомяка подарили. Родственники-то хрен что подарят! Дошло?

В Стерлитамаке купили пятьдесят бутылок пива, нагрузили на меня сзади.

— Может, хочешь, — предлагает мне Толик, — за руль сесть?

— Не, не хочу! Я эти твои два колеса боюсь со страшной силой. Рули сам.

Приехали в родное село, взяли девчонку и поехали втроем в лес на пикник на одном мотоцикле. А чего? Толик меня на бак посадил, как маленького, я ноги к подбородку поджал — все дела. Девчонка, Толика любовь, сзади села, как большая, а Толик посредине.

В лесу достали водку — бутылки две или три, или пять. Кто их считать будет? Шашлыки — перфект! Ужрались. Я говорю Толику:

— Толян! Я поеду на «яве».

— Езжай, — машет, — только недалеко.

— Не боись, — говорю, — далеко не уеду. Может быть, не уеду вообще…

Я ж впервые на мотоцикле. Дерг-дерг, брык-брык… Завелся. Я сцепление отпускаю и сразу заезжаю прямо в яму. Ложусь на бок и мотоциклом сверху накрываюсь; мотоцикл работает, а я уже сплю. И яма, блин, такая заметная была. Откуда я знаю, почему ее не объехал? А яма жутко глубокая оказалась, как берлога.

Толик будит. Волнуется:

— Ты что, Рыжий, убился?.

— Не, живой. Но на мне, кажется, кто-то сверху лежит.

Он мотоцикл заглушил, меня за ноги из ямы вытащил. Яма же неглубокая, так, впадинка метра два. Но мотоцикл оттуда никак не вытаскивается. Он пьяный, и я пьяный, и она пьяная. Толкали мы его долго и боком, и раком. Короче, заснули возле мотоцикла: я, Толик и его любовь. Холодно — труба! Просыпаемся, башка гремит.

Из деревни я прямиком погнал в армию.

Спрашиваем капитана:

— Куда мы едем?

— На Черное море, на пляжи!

Мы обрадовались. Едем на море греться. А здесь сейчас — тридцать мороза. Кто-то уже шапки выбросил.

А капитан как сел в поезд, так и забухал до конца пути. Едем, едем, снега все меньше, леса меньше, земля пошла бугристая, мостов побольше, сопки замелькали, туннели. Значит, море скоро.

Утром видим — вода! О, Черное море! А вокруг горы. Мы даже поспорили: есть на Черном море горы или нет. Конечно есть! Едем прямо по берегу — шестьдесят метров до воды.

Приезжаем к месту назначения ночью. Капитан наконец протрезвел. Идем — кругом вода и пограничники какие-то. Только море что-то совсем неширокое. Капитан успокоил:

— Это заливчик.

А дальше воды город светится. Один пацан спрашивает:

— Там турки, что ли?

— Нет, это не турки, — смеется капитан. — Короче, видите город? Это Хайхэ, Китай, а вон там город Благовещенск.

А мы в географии все тупые, все двоечники. Другой наш умник говорит:

— Я знаю, где Благовещенск, но там никакого Китая и моря нет.

В России-то два Благовещенска, но я об этом тогда не знал. Откуда?

Наконец капитан сознался:

— Вы на Дальнем Востоке, ребята. Дальше некуда, дальше — измена Родине. Приплыли!

Глава двадцать вторая

Рыжий! Все — карусель! Самое интересное повторяется столько раз, что уже не надоедает. Это тебе не долбаный Андрей говорит, это я сам тебе говорю.

Едешь по дороге на Полтаву — спишь, смотреть не на что, потому что каждую рытвину знаешь, каждый киоск.

Я останавливаюсь в Пирятине, захожу в ларек, покупаю пирожное. Продавец меня уже узнает. Беру пирожное, иду на КП, говорю: