Книга Я стройнее тебя! - Кит Рид

Они обещали мне счастье, и посмотрите, что вышло.

Я похудел, но какой ценой? И как получается, что я завис в этом ржавом фургоне, а Найджел стремительно взлетает вверх, в клуб, где вовсю резвятся избранные, которые черт знает что там для нас придумывают?

Еще одна деталь. Почему, приходя нас осматривать раз в неделю, Преподобный Эрл смотрит на меня так, как на сплюнутый под ноги сгусток мокроты, о котором он уже забыл? Нас учат, что добродетель и самопожертвование будут вознаграждены, но, раз уж худение стало нашей истинной религией, почему такое значение придается внешнему виду? Ведь я же так стараюсь, а? Избранные, самые ценные, взвешиваются и возносятся в Послежирие, и одним прекрасным утром — может, и сегодня, — кому-то из нас достанется этот золотой ключик. Я еще не видел, как это случается, но об этом все знают. Этого может удостоиться стоящий рядом со мной Найджел Питерс, накачавший великолепные мышцы груди. И со мной это тоже может произойти.

Нас построили в столовке, и мы почти не дышим. Когда он заходит, по рядам пробегает волна.

Взгляните, как он осматривает нашу шеренгу, посмотрите на его подтянутое загорелое тело, на струящуюся шелковую рубашку и белые теннисные шорты. Преподобный Эрл проповедует совершенство, и сам он совершенен. Как высокомерен его пристальный взгляд, когда он оценивает нас; глаза у него ледяные, волнами струятся золотистые волосы. Он разглядывает нас, отмечая наши успехи. Он что-то шепчет сопровождающей ангелице безупречного вида, одетой в бикини и футболку-сеточку, и она что-то пишет в блокнот.

«Меня, — думаю я. — Мне этого всего больше не вынести. Выберите меня».

Он проходит вдоль неровной линии, в которую мы выстроились; плечи мы, конечно, расправили, но животы у большинства все еще выпирают, пусть мы и сбросили столько веса. А вот у немногих счастливчиков типа Найджела животы стали почти плоскими. Он осматривает нас, и его глаза холодны. Преподобный, я только за эту неделю сбросил двенадцать фунтов. Мне до смерти нужен хоть какой-то знак, подтверждающий, что я молодец, улыбнитесь же мне хоть чуточку, посмотрите в глаза, я же стараюсь, и я похудел, а ведь вы так много мне пообещали! Но когда я поднимаю руку, он поджимает губы и смотрит в другую сторону.

— Преподобный Эрл.

— Молодцы, ребята. Есть вопросы?

— Преподобный Эрл, у меня вопрос.

По его лицу видно, что он уже не с нами. Он думает о другом. А я сбросил двенадцать фунтов, и он не сказал ни слова! Я стою здесь и умираю, а Преподобный Эрл произносит далеким голосом:

— Ну, если это все…

Как же так, ведь я стараюсь изо всех сил!

— Преподобный…

— Достаточно. — Он оборачивается. Его ледяные глаза загораются, когда он задерживает взгляд на стоящем рядом со мной человеке. — А, Найджел. Найджел Питерс.

— Простите, Преподобный, я…

— Пройди со мной, Найджел. Мне надо с тобой поговорить.

Глаза у Найджела ликующе засверкали. Ненавижу его. Надо все же попробовать.

— Я просто хотел спросить, не заметили ли вы какого-либо…

— Ступай. — Преподобный резко отворачивается, желая избавиться от меня. — Как там тебя зовут.

Это уже лучше.

— Дэвлин.

Он резко и раздраженно отвечает, развернувшись на каблуках (за ним следует Найджел):

— Ты можешь идти, Дэвлин. Встретимся в Послежирии.

Сколько заплатил я за этот состав, и ведь я выполнял все, что он говорил, но меня все-таки обошли вниманием, тогда как ничтожный Найджел бросает на меня, уходя, торжествующий взгляд. Ну и что ты намерен делать, Найджел? Когда вы вкладываете в какое-нибудь дело все, что у вас есть, и ожидаете результатов, а после этого… И вот теперь я в пустыне, брюшко подтянулось, а кожа свисает, как комбинезон слишком большого размера — черт возьми, я же худею! — тогда как там, в клубе, Преподобный Эрл и его избранные… Ну да хватит об этом. В довершение всего, здесь нет женщин. Нет, на самом деле. Женщины есть, но нас от них отделяет полмили пустыни. Некому скрасить мрачные стороны этого места, никто не прикоснется к тебе ласково, не погладит рукой по лицу, будто проводя надушенным шарфом. Здесь только голод, дисциплина и обещания Преподобного Эрла, ради которых мы продали все свое имущество, — обещания роскошной жизни в Послежирии.

А думаю я только о еде.

Вам случалось когда-нибудь получить то самое, чего хотелось, и обнаружить, что это совсем не то, чего вы желали?

Запись в дневнике. Сильфания

Сегодня день посетителей. Не спрашивайте, почему я надеялся, что придет Нина. Скучаю ли я без Нины, или мне просто не хватает… Мать принесла шоколадные кексы с орехами. Я не мог на них смотреть. И не смотреть тоже не мог.

Я возмутился:

— Мама, что ты пытаешься со мной сделать?

— Ешь, — сказала она. — Я всю ночь их пекла.

— Мне нельзя. — Мама, как ты могла, как раз тогда, когда я добился таких успехов? Я повел себя отважно. Отодвинул их от себя.

Она подтолкнула коробку обратно.

— Сегодня почти что твой день рождения. Угощайся.

— Мне нельзя.

— Ты же такой молодец, — мать, как Сатана, впрочем, нет, это была Ева, настаивает, — от одного маленького кусочка ничего плохого не случится.

Ну вот мы и влипли. Вот что преследует любого обжору неотступно, как ракета с тепловой системой самонаведения. Это вам не простая программа детоксикации. Когда речь идет о еде, завязать раз и навсегда не получается. Тех, чьим наркотиком стала еда, соблазны преследуют каждый день.

Обо всем этом я и думал, созерцая коробку с кексами. Знаю, что сказал бы Преподобный Эрл, он бы повторил слова какого-то глупого ученого о деньгах, но переделал бы их по-своему. По четвергам с утра он выступает перед нами с воодушевляющей лекцией. Каждый четверг — лечение посредством выработки условно-рефлекторной реакции отвращения, что-то типа того. «Еда — это дерьмо».

Но ведь это не так.

Я встряхнул жестяную коробку. Стука не последовало, и я понял, что кексы удались превосходные, плотные, хорошо пропитавшиеся. Да, они у мамы вышли на славу. Сейчас, перед лицом искушения, я особенно ясно слышал каждое слово этого ублюдка из проповеди о шоколаде:

— Посмотрите вот на это. Этот шоколад — дерьмо. Он и похож на дерьмо. Это нас предупреждает сама природа. Пусть сейчас он вам может показаться красивым, но вы же знаете, что это на самом деле такое. Съешьте его, но знайте, что едите, а когда он переварится, он превратится в…

Заткнись, Эрл. Что я должен сделать, бросить их матери в лицо, что ли?

— Я так старалась. — У мамы дрожал подбородок. — Скушай хотя бы капельку.

Она так и смотрела на меня в упор, пока я не открыл коробку. Они не были похожи на дерьмо. Они напоминали шоколад.