Книга Золотая ослица - Елена Черникова

- А вы и у нас собираетесь такую тюрьму построить? - заинтересовалась одинокая дама, остававшаяся одинокой.

- К вам, мадам, это не имеет прямого отношения. Вы не состоите в паре. Вы не обманываете ни государство, ни мужа, - его просто нету у вас, - ни комиссию, ни полицию. Вы никто как сексуальная единица общества. Но все же отвечу. Строить вам тюрьмы нам некогда, надо будет - сами справитесь. Мы проведем ускоренный курс. Это очень современная тонкая технология, за один сеанс раскрепощающая даже абсолютно фригидных, то есть холодных, ну как же вам объяснить, - невменяемых, о боже, неумелых! - нет, не то... н и к а к и х женщин. Вот была никакая, а стала ого-го какая, понятно? Ну а те, кто уже были хоть на что-то способны, те уж совсем легко пройдут к победе через нашу технологию.

- А у мужчин все останется как было? - спросил ветеран.

- Разумеется. Что может измениться у мужчин? Их историческое развитие давно закончилось. В Древнем Риме мужчины кончали так же, как и на строительстве, например, БАМа. Женщины прекрасно чувствуют свою безнаказанность. Вот уже сколько веков они сохраняют за собой право выбора: кончать или нет. Они могут хладнокровно кокетничать с мужчиной, не интересуясь его потенцией, поскольку знают, что в любой момент могут уйти от чувственных ощущений к их имитации, чем продлить себе жизнь. Да-да, и в этом тоже дело. В обществе равных возможностей нет места такому коварству. Хватит.

- Да не хочу я свою мучить, - возмутился ветеран, - пусть делает что ей нравится. Мы всю жизнь душа в душу прожили без этого, дети у нас, внуков пятеро, она достойная женщина, жена, мать, бабушка, - ну зачем ей ваша технология! Правда, Катя?

- Правда, Сеня, - отозвалась его боевая подруга.

- Невежество. Я понимаю, что аборигены любого региона часто цепляются за свои отжившие правила. Это нормально. Но для таких случаев у нас даже резервации не предусмотрены. Указ не делает исключений между бабушками или школьницами. Все должны, это решено. Равенство так равенство! - патетически сказал железный начальник.

- Ли, вы случайно не плачете? - ночной попутчик участливо заглянул в глаза Ли.

- Еще нет, но я опять устала слушать. Не люблю сатиры.

- Но это же сон!

- Все равно. - Ли отвернулась к замороженному окну поскрипывающего троллейбуса. - Я воспитана

в духе человеколюбия...

- О, да! - ночной попутчик расхохотался. - Сделайте одолжение, добрая женщина, расскажите мне что-нибудь человеколюбивое. У вас очень много человеколюбия!.. Но сначала, пожалуйста, выразите готовность дослушать мою "Лекцию".

- Выражаю, - буркнула совсем уже освоившаяся

с присутствием ночного попутчика Ли. - Вы мне так скоро семейную сцену закатите...

- Или вы - мне. - Ночной попутчик прикрыл свою темно-бордовую книжицу, заложив палец между страниц, и повернулся к Ли. - Человеколюбивое

обещали.

- Не обещали, а вы заказывали, - Ли еще раз

закурила.

- Ну и давайте. У вас еще алфавит не израсходован, кстати.

* * *

Алфавит: Б

Наступило время Б. Отнюдь не после времени А. Время А было актуально очень долго, почти всегда. Время Б наступило само по себе.

Так наступает даже какое-нибудь "время Ы" - само по себе. Чего уж говорить о Б!..

За окном аудитории шел осенний дождь. Это очень уютно: слушаешь хорошую лекцию в любимом институте и смотришь в окно на прямой ровный прохладный дождь, аккуратно снимающий с деревьев последние листочки. Утром идешь в институт - есть листочки. Вечером идешь из института - деревья в институтском дворике остались без листочков. Что произошло? А дождь.

"...Великая русская литература еще не сказала своего последнего слова..." - басит лектор, а студенты, впечатлительный народ, вздрагивают и поеживаются. Очень уж грозный образ всплыл: сидит себе, или стоит, где-то на высоком гранитном постаменте великая, в парче и жемчугах, русская, чуть ли не со стогом сена на ладони, литература, пергаментно-желтоватая, и слово-то какое! - литература, как регистратура или микстура... - сидит матрона, или матрена, отечественная деметра всех там толстых и горьких, красных, белых и даже черных, сидит-стоит себе и думает: а не сказать ли последнее слово? Или пару-тройку последних слов? Аль погодить? Может, еще кто прорвется.

Нам тогда очень нравилось слово "словесность". Она могла быть изящной. "Изящная словесность"! Изящная словесность. Как прекрасно. Все прочее - литература, прочитали мы в переводе с грузинского. О да, конечно, о "литературе" так и надо. Вот это, неуловимое, - да! - а все прочее - литература. Но что э т о?

Шел дождь, которому было не до нас. Он размеренно раздевал деревья. Занят был.

Лекция хорошая, забавная. Наташа, в финале колоссальной эпопеи многодетная, обсуждает с многодетным Пьером что-то хорошее, их семейное, это после всего-то!.. Милая Татьяна, твердо сожительствующая с нелюбимым мужем, Лиза, отчалившая в монастырь... Господи, что с ними со всеми!

В аудитории - сплошь молодая публика, явившаяся утром в институт сплошь из несобственных постелей со свежайшими воспоминаниями ночи. "Образы женщин в великой русской литературе..." Да это не образы, а образа! Мы сидим под образами.

Я слушаю и все меньше понимаю. Почему мужчины поют который век гимны страсти нежной, а женщины убиваются, слушая мощный мужской хор? Почему у наших женщин изначально нет всей игральной колоды, как есть она у наших мужчин? Почему дана одна козырная карта - девственность - и только один ход: отдать ее одному из хористов? А он еще подумает.

Чуть более поздние мысли: может быть, дело в нашей северной природе? Может быть, миф о необязательности, факультативности нашей чувственности был нужен во спасение наших хористов как воинов? Чтоб голова не болела об оставленной на стене Ярославне? С другой стороны, южная жара и бесконечные войны у них в регионах, - как они там выкручиваются? Неужели дело только в уверенности мужчины, что вот эти дети - его дети? Конечно, кормить чужих неприятно, но при чем тут вообще дети?! Или, в конце концов, гормональный строй определяет мораль, законы, искусство нации?!!!

Волнуюсь я не зря. Кругом - мужчины, дети разных народов. Каждый - со своим однопартийным взглядом на половые отношения. Каждый гнет свою, единственно правильную, линию сюжета. Смешней не бывает. При этом все хотят одну и ту же женщину, сексапильную на любой национальный вкус. Такая уж получилась универсальная женщина, черт бы ее подрал. Носить эту шкуру трудно: я выделывала ее, дубила, мяла, кроила, шила и украшала восемнадцать лет подряд - на свой вкус, без подсказок и ориентиров. Набивала свои синяки и шишки, а мне теперь говорят, что все получилось превосходно, только вот у нас в дырдырстане, а у нас в бумбутури, в бромгексинии, в каталепсонии, словом, на паранойщине... Но все хотят!

Со своими не легче. Русские мальчики прошли ответственную школу русских мам. Упомянутые мамы с младых ногтей воспитывают будущего мужа своей будущей невестки. С большо-о-ой любовью к невестке, с больши-и-и-и-м пониманием, какие черти сидят в русских невестках и как напугать сына покрепче да полукавее, чтоб он вовек не разобрался, что точно такие же сидят в его собственной мамочке, только вылезти боятся, а то заметит папочка, которого тоже воспитывала мамочка! Эстафета поколений. Кто был тот первый русский папочка, которого так нагрела мамочка, что они пустили в мир традицию-гарпун, миф-убийцу, ложь-абсолют? Кто?