Книга Любовь-нелюбовь - Анхела Бесерра

Виски придало Эстрелье смелости. Она подошла к Анхелю, который тоже сделал большой глоток из своего стакана.

Когда Эстрелья приближалась к Анхелю, он впервые обратил внимание на то, какие у нее длинные и красивые ноги. Ему захотелось прикоснуться к ним, провести по ним рукой. Он начал медленно, одну за другой, расстегивать пуговицы на ее блузке. Открылась длинная шея — Анхель целовал ее, и кожа подрагивала под его губами, — потом он впервые увидел ее грудь. Он провел большим пальцем по розовым окружностям, и Эстрелья застонала. Они обнялись и, дрожа от желания и страха, не зажигая света, направились в спальню. Мартин нашарил в темноте выключатель, зажег ночник и замер: на него в упор смотрел со стены ангел в голубых одеждах. В глазах ангела он прочел осуждение.

Это был тот самый ангел, что за несколько месяцев до того упал на Фьямму. Тот самый ангел, который причинил ей боль. Тот самый, что так нежно улыбался Фьямме в злополучный день, прощаясь с нею.

Мартин не смог выдержать его взгляда. Он опустил глаза и протянул руки к Эстрелье. Сейчас он не хотел думать ни о чем, кроме нее.

Крушение надежд

Поскольку все считают красивым красивое, появляется некрасивое.

Поскольку под хорошим все понимают хорошее, возникает нехорошее.

Дао дэ цзин

Мартин опоздал на ужин. И был совсем не похож на себя. Он показался Фьямме подавленным и усталым. И каким-то чужим. Но она воздержалась от расспросов: она слишком хорошо знала мужа и понимала, что сейчас его лучше ни о чем не спрашивать. Мартин часто повторял: "Прибереги свои вопросы для пациентов, а мне психоаналитик не нужен". Они несколько раз меняли тему разговора, пока не заговорили о пробках, возникших из-за организованной алькальдом процессии, и Мартин воспользовался этим, чтобы объяснить причину своего опоздания — он ничего не мог поделать: в центре все улицы были перекрыты.

Вернувшись домой, они включили телевизор, как делали всегда, когда хотели отгородиться чужими проблемами от своих. Шел ночной выпуск новостей, на экране мелькали кадры: процессия заполнила улицу Ангустиас. Мартин похолодел: камера, дав крупным планом статую Девы и окружавших ее знатных горожан, заскользила по лицам тех, кто шел в первых рядах процессии, и ему вдруг показалось, что он узнал в кадре себя и Эстрелью — был как раз тот момент, когда у шедшей впереди них дамы вспыхнули волосы. Но именно тогда Фьямма поднялась с места, чтобы принести воды из холодильника, и не обратила внимания на то, что происходило на экране. Когда она вернулась, рассказывали уже о других событиях. Мартин был ни жив ни мертв. Он вдруг почувствовал такую жажду, что выпил всю воду, которая была в принесенном Фьяммой кувшине.

Та ночь была для него нескончаемым кошмаром. Вновь и вновь переживал он все, что случилось за день. Вновь и вновь вспоминались ему укоряющие глаза ангела, грудь Эстрельи, ведро с холодной водой, немой вопрос во взгляде Фьяммы, беззубая старушка, протягивающая им с Эстрельей зажженные свечи, раковина в шелковистой бумаге, вопросы Эстрельи, на которые нельзя дать ответа, его промокшая рубашка, комок мокрой одежды, торопливо засунутый им в корзину для белья, его опоздание в ресторан, но особенно... особенно его позорная неудача. В самый ответственный момент он не смог переступить черты — нежелание изменять жене парализовало его и не позволило сделать то, чего Мартин так желал. Им с Эстрельей не хватило времени, чтобы гореть вместе и поддерживать огонь друг в друге, и огонь угас в тот момент, когда был им особенно нужен. Провал. Позор. Ему никогда не было так стыдно за себя. Постель была вся измята от бесчисленных попыток найти положение, в котором он сумел бы если не заснуть, то, по крайней мере, спокойно долежать до утра.

Он промучился так до рассвета. А вместе с первым лучом солнца пришло решение: он напишет Эстрелье письмо.

Фьямма в ту ночь окончательно убедилась в том, о чем уже давно догадывалась. Последние четверги в "Заброшенном саду" были вялыми и пресными. Не было той искры, что зажигала их весельем. Хотя и была та искра всего лишь результатом умелого смешения барменом Лукресио самых обычных ингредиентов — куантро, текилы и лимона. Лукресио готовил лучшие в Гармендии "Маргариты", но и они давали все меньший "эффект радости", который Мартин и Фьямма жаждали в них найти. Вот уже несколько дней Мартин казался странным, был неразговорчив. Фьямма много думала об этом и пришла к выводу, что изменения в поведении мужа связаны с его повышением по службе — с новыми обязанностями, к которым нужно привыкать.

Мартин как-то обмолвился, что его новая работа очень однообразна, что он гораздо лучше чувствовал себя на "редакционной кухне", что он еще не совсем освоился в новой должности. Фьямме пришла в голову блестящая идея — отвлечь мужа от его забот, и она накупила билетов на концерты и регулярно просматривала газеты в поисках объявлений о новых выставках и прочих увеселениях. Она приготовит ему множество приятных сюрпризов! Заполнит вечера и выходные развлечениями, которые доставят удовольствие им обоим, усладят если не все их чувства сразу, то уж точно каждое в отдельности. В этом они были схожи: оба любили музыку, театр и всегда были открыты для всего нового. Могли часами стоять перед картиной художника-импрессиониста. Они посещали передвижные выставки, любили ходить в музеи, заглядывали в лавки антикваров и на блошиные рынки. Да, им нужно чаще бывать где-нибудь. Они слишком много времени проводят дома. С этими мыслями Фьямма заснула.

Следующее утро принесло новую боль — все птенцы были мертвы. По гостиной все еще летали сотни перышек, которые в первых лучах солнца казались крохотными птичками, полными жизни.

Фьямма не знала, почему это произошло. Накануне вечером она играла с птенцами, и они были здоровы и веселы. А сейчас повсюду валялись крохотные тру-пики. Слезы градом катились по ее щекам. Это было давно забытое ощущение. Фьямма и сама не могла бы объяснить, отчего плачет. Возможно, не только из-за птенцов, хотя она понимала, что отдала им ту любовь, которую должна была бы потратить на своих детей. Она подняла птенца, которому они с Мартином дали имя Пас. Этот голубок скрашивал ее одинокие субботние вечера, когда Фьямма подводила итоги прошедшей недели и делала записи в дневнике: голубок садился ей на плечо и смотрел на записи и рисунки, словно понимал, что скрывается за ними. Фьямма всхлипывала все громче: новое горе разбередило старую рану. Она вспомнила о смерти матери. Воспоминание было мучительным. Несколько лет после ее смерти Фьямма носила глухой траур — это была железная стена, защищавшая ее от еще более сильной боли. Утрата не была неожиданной — Фьямма давно предчувствовала, что постоянная печаль матери неизбежно кончится болезнью. Ей было известно множество случаев, когда пациенты, пытаясь защититься от агрессии со стороны других людей, в конце концов заболевали. В основном это были люди, которые никогда не выказывали неудовольствия, не возмущались, не пытались защититься от несправедливости. В докладе, представленном одним из престижных научных центров, приводились убедительные данные о количестве смертей от рака, который мог бы быть назван "раком нелюбви". Она была уверена, что причиной смерти ее матери стала именно эта болезнь. Но хотя Фьямма знала о возможном исходе, она не была готова к его последствиям — не представляла, как трудно ей будет осознать, что она уже никогда не увидит матери. Она хотела, чтобы мать не страдала. Это было самое главное. Стремясь к тому, чтобы избавиться от страданий, Фьямма подсознательно старалась сама избежать страданий. На нее снова нахлынули привычные вопросы: сколько поступков мы совершаем ради самих себя и сколько — во имя других? Как часто мы плачем не потому, что нам действительно жаль кого-то, а потому, что жалеем самих себя? Почему никто не учит нас принимать смерть, хотя она так же естественна, как и жизнь? Почему мы так цепляемся за жизнь, если она нам не принадлежит? Почему, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью и выжимать из нее все до последней капли, мы смотрим на нее как бы со стороны, не участвуя в ней? Чего мы ждем, чтобы начать жить полной жизнью? Почему мы так мало знаем о жизни, что ускользает от нас в ежедневной суете? Если бы, проснувшись утром, мы узнали, что этот день — последний, прожили бы мы его более насыщенно? Почему нам так трудно согласиться с тем, что слова "человек умер" означают в то же время, что этот человек жил? Почему есть люди, которые умирают, не пожив? Почему некоторые люди живут ожиданием смерти?