Книга Я люблю тебя, прощай - Синтия Роджерсон

«Пицца Пэлас» смывает волной, и на несколько мгновений на сушу выплывает Польша. Все горькие обиды, все милые сердцу воспоминания о доме. Агата. Марья. И мамуся почему-то тоже. Она умерла, но она по-прежнему там. Польша в моей груди. Вот здесь.

Некрасивая женщина пришла, что-то громко говорит.

– Что? Прошу прощения, скажите мне, пожалуйста, еще один раз? Чего вы желаете?

Некрасивая женщина открывает некрасивый рот, показывает все свои некрасивые желтые зубы; не понимаю, что она говорит. Один шум, никакого смысла. Должны быть слова про пиццу, слушай же, Мацек! Но я снова как будто первый день в Шотландии – в голове сплошной черный туман, и слова не выговариваются, и никак не согреться, и все чужие. Шотландцы не такие, как я про них думал. Они не uprzejmy.[19]Некрасивая женщина, она уже злится. У нее брызги слюны на подбородке, и воняет она тухлым яйцом.

Но моя жизнь, она спасена! Позади злой, некрасивой женщины вдруг стоит Аня.

Это так отлично. Это очень отлично! Я даже выхожу из-за прилавка, обхожу шумную некрасивую женщину и обхватываю руками Аню. Она сначала замирает. Думает, я сумасшедший. Откуда ей знать, что у меня за день? Мысли о смерти, тоска по дому. Я сумасшедший. Сжимаю ее крепче и чувствую: она вздрагивает – она смеется. А потом ее руки, они тоже обхватывают меня.

Некрасивая женщина уходит и оборачивается в дверях:

– Чтоб ты провалился!

– И вы чтоб тоже очень провалились, мадам, – отвечаю я поверх самой красивой на свете Аниной головки.

Сэм

Чтоб мне провалиться – предки обжимаются у кухонной раковины. Фу, гнусь какая…

– От вас двоих просто блевать тянет, – заявляю я.

Они застывают, потом начинают ржать, а я выхожу вон. И со всей силы хлопаю дверью. Ненавижу!

По дороге в школу мне в голову приходит самое простое и верное решение: бежать надо.

Захватить только самое любимое.

iPod.

Телефон.

Деньжат из маминой сумки (она все равно не заметит).

Новые джинсы и майки.

Кроссовки.

В один рюкзак все влезет. Свалю, пока они с работы не вернулись. А куда?

Нужно, чтоб была койка. И чтоб было где заряжать iPod и телефон. Стало быть, койка и электричество. И жратва. Значит – какая-никакая кухня, а готовить я и сам могу, без проблем. Может, к бабке, в Лейт? Ну да – она ж сразу бросится звонить маме, и тогда кранты.

Куда, куда, куда же мне податься?

К Мацеку в фургон!!!

Гениально. Я гений! Мацек один живет, выступать не станет. Можно будет кой-когда и предков повидать.

А мы с ним, типа, здорово ладим. Спать я могу на той хреновине от дивана, которая выдвигается.

Он не особо разговорчивый, но это фигня. Треплются только гомики.

Когда у школы я вылезаю из автобуса, можно сказать, что из дома я уже практически ушел. Жить классно! У меня даже новая, крутая такая, походочка образовывается. Иду как взрослый. И плевать мне на всех. А мама, папа, моя старая комната – жалко мне их? Ну-у… не-а! Ни капли! Вот такая теперь у меня взрослая жизнь. Одинокая и суровая.

На математике я усаживаюсь около нее и небрежно так замечаю:

– Dobranoc stolik!

А она усмехается.

– Нет, Сэм, сейчас утро, а не ночь. И я вовсе не стол. Но произношение у тебя ничего. Я и не думала, что ты знаешь по-польски. Dzien dobry!

Ощущаю себя полным придурком, но тормоза сорвало:

– Prosze mi to pokazac na planie jablko?

– Здорово, Сэм! Просто здорово!

– А ты поняла, чего я сказал?

– Ни слова! Но это совсем не важно.

Роксана редко улыбается, а сейчас улыбается, да так, что вам и не снилось.

Роксанина улыбка, похоже, какая-то безразмерная. Потому что теперь, куда ни гляну, я вижу эту улыбку повсюду.

Аня

Он теперь повсюду. Этот человек, этот дюжий незнакомец из страны моего отца. Я встречаю его в бассейне, в пиццерии, в кафе «Теско». Мало того, я сразу замечаю, когда его там нет. Взгляну в ту сторону, где ему положено быть, – нет его, и в груди заноет, дыхание перехватит, словно сердце разом сжалось и ослабло. И к горлу подкатывает ком. А если я не вижу его несколько дней, на душе становится муторно, я делаюсь раздражительной и колючей, настоящий еж. Словно его отсутствие наполняет меня некой материальной субстанцией. Все это очень странно. И досадно.

Но имеет ли это какое-либо значение? Всего лишь физическая реакция на неудовлетворенные ожидания. По идее, чтобы снять неприятные ощущения, достаточно проанализировать собственные эмоции. Следовательно, не стоит расстраиваться и переживать, если день прошел, а я так и не увидела Мацека. Самоосмысление способно нейтрализовать – не эмоции, но внезапное проявление эмоций. Я дипломированный специалист, меня учили иметь дело с Мацеками и их воздействием.

Я люблю свою семью и хочу ребенка. Сегодня вечером за ужином я зажгу свечи и поставлю диск Эми Уайнхаус, который Йен купил пару недель назад. У меня к ней душа не лежит, но ему нравится. Надену красный топик с кружевами, побрызгаюсь «Шанелью». И открою бутылку дорогущего вина, которую папа подарил нам на прошлый Новый год. Целый год пролежала! Все повода не было открыть. Но повод ведь можно создать, было бы желание. И ужин станет романтическим, если знать все составляющие романтического ужина и применить их. Я обдумываю сокровенные, романтические детали с холодной головой и спокойным сердцем, в душе пусто. Но не в этом ли цель ритуала? Дать нам пустой каркас, чтобы наполнить его содержанием? Видимость нормального состояния за руку приведет нормальность. Врач, исцели самого себя!

Но – что тут поделаешь! Йен возвращается домой раньше и застает меня врасплох. Ужин не готов, свечи не зажжены, а я сама в старых растянутых джинсах и не надушена.

– Как на работе? – спрашиваю я.

– Отвратно, – как всегда отвечает он и открывает пиво. – А у тебя как? Спасла чью-нибудь семью?

– Может быть. Надеюсь. – Йен никогда не забывает поинтересоваться моей работой. Тот факт, что работаю я неполную неделю и практически бесплатно, остается за скобками. – Между прочим, я открыла ту славную бутылочку.

– Какую бутылочку?

– Ту самую. Которую папа подарил нам бог знает когда.

– Так она еще жива? Почему, спрашивается?

– Ну, вино такое дорогое. Мне хотелось приберечь его.

– А почему хочешь выпить его сейчас? – вполне логично осведомляется он, просматривая почту. Логический ум Йена – одна из причин, почему я вышла за него замуж.