Книга Могила тамплиера - Андрей Воронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это, конечно, только в том случае, если этот, как его... энклапион найдется, и притом быстро. А если нет? А если похититель, чтобы замести следы, просто-напросто переплавит драгоценную вещицу и толкнет ее по цене золотого лома? И все, концы в воду... Или, к примеру, похититель этот – не свой, псковский, ворюга, а какой-нибудь ловкач гастролер – сделал дело и рванул восвояси. Может, он сейчас уже за тысячу километров, ищи свищи... Что тогда? Тогда ничего хорошего не жди. Благодари бога, если в кресле своем усидишь и звездочки, которые у тебя сегодня есть, при тебе останутся. Ведь тут что самое-то поганое? По горячим следам раскрыть преступление не удалось, а значит, каждый новый день уменьшает и без того не слишком большие шансы на благополучный исход. А пресса – вот она, тут как тут, под дверью караулит, прохода не дает: какие новости в деле об энклапионе? Облажаешься – они, щелкоперы, живьем тебя похоронят и еще на могилке спляшут.
Поэтому, когда на мрачнеющем с каждой минутой горизонте майора Стрешнева возник офицер ФСБ Федор Молчанов и вежливо попросил разрешения принять участие в расследовании, Василий Иванович колебался недолго. Он только постарался максимально соблюсти свою выгоду, вкрадчиво осведомившись, в какой, собственно, форме столичный гость представляет себе это участие.
– Официально дело останется у вас, – мигом сообразив, куда клонит майор, ответил Глеб. – Я буду искать цацку, а вы – рассказывать байки прокуратуре и общаться с прессой. Ну, и еще следить, чтобы ваши люди не путались у меня под ногами, и, может быть, время от времени снабжать меня кое-какой информацией.
– А если не найдешь?
– А если не найду, оформим передачу дела нашему департаменту. Разумеется, задним числом. Сегодняшним, например.
Майор Стрешнев с неопределенной ухмылкой, свидетельствовавшей о лихорадочной работе мысли, покрутил ус.
– У тебя есть такие полномочия? – спросил он наконец.
– Разумеется, – не моргнув глазом, солгал Глеб.
Собственно, на этом торжественную часть можно было считать оконченной. Майор, конечно, имел полное право потребовать, чтобы Молчанов ему свои полномочия предъявил, но делать этого не стал по одной простой причине: боялся спугнуть удачу. Эфэсбэшники – народ крученый, темный; официальные полномочия у них огромные, а неофициальные так и вовсе чуть ли не безграничные. И если такой вот московский типчик в черных очках просто так, за здорово живешь, предлагает бескорыстную помощь в деле, которое ты уже и не чаешь раскрутить, обижать его излишней подозрительностью не следует. А то ведь плюнет, встанет со стула для посетителей и уйдет, а ты, умник, останешься у разбитого корыта со своей бдительностью...
Глеб Сиверов читал мысли майора Стрешнева с такой легкостью, словно те одна за другой проплывали по его лбу бегущей строкой. Собственно, мысли эти он внушил майору сам, сделав предложение, от которого тот не мог отказаться. Теперь можно было переходить непосредственно к делу, чем они и занялись.
С ходом расследования Василий Иванович ознакомил Глеба на словах, предварив свою краткую лекцию ворчливым предупреждением: "Хвастаться-то, прямо скажем, нечем". Все попытки раскрыть преступление по горячим следам ничего не дали, хотя работа была проделана немалая. Все жители города и близлежащих деревень, имевшие в прошлом судимости за кражи и грабежи, были с пристрастием допрошены. Та же участь постигла всех до единого известных милиции скупщиков краденого, а также содержателей притонов и подпольных публичных домов. Стукачи вкалывали как проклятые – и все без толку. Все коллекционеры, вплоть до филателистов и собирателей этикеток со спичечных коробков, а также все лица, имеющие хоть какое-то, пусть самое отдаленное, отношение к торговле антиквариатом, были поставлены в известность о случившемся и предупреждены о том, что малейшая попытка с их стороны взять энклапион в руки, не поставив в известность родную милицию, кончится весьма печально; по словам майора, все они выразили полную готовность сотрудничать в этом деле с органами и обещали сразу же звонить, как только им хоть что-нибудь станет известно. До сих пор, однако, никто не позвонил, если не считать звонков явных сумасшедших, которые то признавались в похищении энклапиона, то валили это похищение на соседа-алкоголика, то информировали милицию о том, что в течение нескольких ночей подряд наблюдали над школой, где расквартированы археологи, странные, упорядоченно перемещавшиеся огни – по всей видимости, бортовые огни НЛО. Даже время совершения кражи удалось установить лишь с точностью до двух суток – если при такой погрешности вообще уместно говорить о точности. Майор Стрешнев не сказал прямо, что следствие зашло в глухой тупик, но это было ясно без слов.
Несомненно, именно этим обстоятельством объяснялась покладистость майора, который разрешил Глебу не только ознакомиться с материалами следствия, но и позволил сделать ксерокопии некоторых документов и фотографий подозреваемых. За то недолгое время, что велось расследование, подчиненные Стрешнева исписали немало бумаги; Глеб чувствовал, что прочесть все это ему придется, и, быть может, не один раз, но сейчас заниматься этим не хотелось. Поэтому, воспользовавшись милицейским ксероксом и вдоволь наслушавшись обслуживавшего данный агрегат сержанта, недовольного непредвиденным расходом бумаги, Глеб с нескрываемым облегчением покинул здание райотдела.
Летний вечер окутал его мягким теплом. Прозрачные сумерки пахли сухой пылью и скошенной травой. Запах разогретого асфальта был куда менее густым, чем в Москве. Открыв дверцу машины, Глеб бросил на заднее сиденье набитую ксерокопиями папку и сел за руль. С минуту он колебался, не зная, куда направиться, а потом решил, что гостиница от него не убежит. А если что, можно переночевать у археологов – слава богу, к походному быту ему не привыкать.
Школа была старая – небольшая, трехэтажная, с высоким треугольным фронтоном, с покрытыми растрескавшейся штукатуркой стенами и обнесенным штакетником аккуратным палисадником, где торчал облупившийся до неузнаваемости бюст пионера-героя, имя которого, наверное, когда-то носило данное учебное заведение. Глядевший на улицу парадный вход с широким крыльцом и навесом, опиравшимся на массивные кирпичные колонны, оказался запертым наглухо. В двух окнах на втором этаже горел свет; Глеб постучал, но ему никто не открыл. "Это как раз тот случай, когда конюшню запирают после того, как оттуда увели лошадь", – подумал Сиверов.
Он спустился с крыльца и по узкой бетонной отмостке обогнул школу, очутившись на заднем дворе. Голая асфальтированная площадка, с трех сторон ограниченная крыльями школьного здания, была на манер армейского плаца расчерчена белыми квадратами для занятий строевой подготовкой. В правом крыле располагался спортзал, первый этаж левого крыла занимала столовая. Чуть поодаль виднелось приземистое одноэтажное строение, совмещавшее функции склада и мастерских. На плацу, приткнувшись к стене спортзала, стоял потрепанный "уазик" с брезентовым верхом – надо полагать, экспедиционный. На крутых ступеньках заднего крыльца сидели какие-то люди. Там вспыхивали красные огоньки сигарет и слышался негромкий разговор. Где-то на утонувшем в синих сумерках школьном стадионе неуверенно тренькала гитара. "Губы окаянныя, думы потаенныя", – старательно выводил в тишине бархатистых летних сумерек жалобный юношеский тенор, – бестолковая любовь, головка забубенная..." В общем и целом атмосфера этих посиделок показалась Глебу грустноватой, и он подумал, что в вечера, предшествовавшие похищению энклапиона, тут наверняка было гораздо веселее.