Книга Козулька - Дарьяна Антипова

— И ра-а-аз!!! И два-а-а! — взревело за стенкой. Полурычание с шумными вздохами. Яне сразу представились закатившиеся глаза Любови Дмитриевны, ее открытый мощный рот. Подбородок, нависший над бледным ребенком, над его дрожащими пальцами, вылупленным в ноты личиком.

Янка вздрогнула, перестала играть. Мягко положила тонкие руки на колени в пятнистых колготках и испуганно посмотрела на Нину Николаевну.

— Я не могу так…

Ну, что она еще могла сказать?

Казалось, что даже фортепиано фирмы «Прелюдия» вжималось от крика в стенку. Нина Николаевна ласково закрыла ноты.

Неловко как-то стало. За таких учителей, как Любовь Дмитриевна в соседнем классе? Нина Николаевна ее не нанимала, и вообще, от них с Яной здесь ничего не зависело, даже класс директор хотел отдать ей. Конечно, у нее муж — замдиректора какой-то фирмы и дарит дорогие подарки для их школы.

— Можно я пойду?

Яна уже топталась у ободранной двери кабинета и скидывала в пакет ноты. Домой идти не хотелось. А хотелось под уважительным предлогом прогуляться с Ниной Николаевной по замерзшим улицам и неспешно смотреть, как люди спешат после работы по домам.

— Выучи этюд, хорошо, а то академ через…

— Можно я с вами до дома пойду? — Янка открыла дверь и резко ее отпустила. Дверь с нудным визгом закрылась.

— И ра-а-аз!!! Болван! У меня уже рука устала ритм на плече отбивать!

Даже Яна почувствовала, как ей на плечо падает огромная рука с золотым кольцом. Все падает и падает. И она, как в детстве, боится споткнуться, промахнуться клавишей и дать себя смять… За стенкой грохнуло — ЭлДе свалилась на стул.

— Я устала! Болван…

Противно было слушать дальше. Нина Николаевна тоже начала собираться домой. За темным окном под фонарями отсветами падал снег.

— Можно я у вас дома порепетирую? У меня родители придут поздно, а ключи я забыла…

Нина Николаевна, подумав, кивнула и села на стул, чтобы переобуться.

Как часто бывает в Сибири, погода мгновенно сменилась. И если весь день было очень холодно, то к вечеру потеплело и повалил снег.

Яна и Нина Николаевна шли по улице, обходя новые сугробы. Яна любила снег. Он обычно снимал с нее озлобленность на мир и укутывал каким-то пустым безразличием к окружающему пространству. В такие мгновения она переставала волноваться о том, что ничего не успевает.

Ничего не ждешь, ничего не понимаешь, ничего не слышишь. Идешь до дому пять километров мимо проезжающих автобусов и улыбаешься контролерам, презрительно и удивленно поглядывающим на тебя из-за грязных стекол.

Поднялись по крутым и заплеванным ступенькам на шестой этаж кирпичной девятиэтажки. Янка была здесь впервые. Нина Николаевна долго открывала дверь, будто решая в последний момент, пускать ученицу к себе в дом или нет.

Дениска радостно бросился Нине Николаевне на шею, потом без спроса чмокнул в мокрую щеку Яну. Грустно и очень щекотно стало от его юных усиков. Посмотрел в пустые глаза Нины Николаевны и сказал:

— Мамочка, давай послушаем сегодня тишину.

— Давай, — Нина Николаевна стягивала мокрые от снега демисезонные сапоги. Яна давно заметила, что у ее преподавательницы нет теплых сапог. — Что ты здесь делаешь так рано?

— Тетя Аля меня привела домой.

Янка огляделась. Затопталась в смущении в узкой прихожей. Она представляла Дениску совсем маленьким. А перед ней стоял парень на голову выше ее с мокрой вытянутой нижней губой.

Нина Николаевна смотрела на себя в зеркало. Дениска уже сел вырезать картинки из журналов «Вокруг света», которые вчера отдала преподавательнице Янка. Там очень красочные картинки, поэтому Дениска не выдержал, Яна знала, что он их очень любит. Он вообще любил все цветное. Нина Николаевна хотела извиниться перед Яной, но, взглянув на нее, увидела, что слов не нужно, и та все понимает.

Они сели за большой черный рояль около окна. Нина Николаевна смотрела на снег. В комнате было мало света, только настольная лампа со старинным абажуром освещала ноты.

Яна второй, третий раз старательно играла пассаж. Этюд был очень надрывным, совсем не похожим на обычный технический этюд. Слишком много эмоций. Это именно то, чего так Янке недоставало. Через пальцы задавать клавишам свои вопросы. И через звук получать на них ответы. Ей казалось, что все ее тело дрожит и горит, излучая странную электрическую энергию, заряжая ею рояль.

На кульминации Нина Николаевна клала свою мягкую руку Яне на спину и слегка придавливала ее к роялю.

— Ты хорошо играешь… — наконец вздохнула она и облокотилась о край рояля. — Но ты боишься выпустить эмоции. Ты боишься показать их публике и людям, ты слишком скрытная. Ты общаешься со звуком и самим инструментом. Но дальше твоя энергия не уходит. И жюри на конкурсе тоже это почувствовало.

— Что вы… — улыбнулась Яна.

— Нет, не спорь со мной. — Нина Николаевна поджала губы и задумалась. — Тебе сложно выражаться, сложно признаваться, хотя ты по натуре — очень общительный человек. Так?

— Так… — опустила голову Яна.

— Тогда покажи мне это! Покажи! — Нина Николаевна снова перевернула ноты на первую страницу. — Твоя музыка должна рыдать вместе с тобой!

Яна кивнула, выждала несколько секунд и подняла руки.

— Мам, там опять от мужчины письмо пришло, — раздался голос Дениски.

Яна поняла, что больше занятия не будет. Нина Николаевна мягко взяла на рояле аккорд в верхней октаве.

— Он забыл, — пояснила она. И Яна поняла, что ее впервые вводят в страшную семейную драму. — Он снова забыл о том, что это его отец! Ладно, мужчина — более понятно.

Дениска подошел к роялю и протянул письма матери. Внимательно посмотрел на Янку, отчего ей стало жутко. Нина Николаевна взяла конверт и вложила его в книгу о Шостаковиче.

— Я всегда так делаю. Есть у меня одно болезненное желание — лет через двадцать открыть все эти конверты и прочитать, и посмеяться над своей глупостью и безумием. А потом поехать к Дениске в приют, а он тогда будет жить в приюте, и сказать: «Видишь, какая у тебя мать! Из-за своей дурацкой гордости она погубила тебя!»

Нина Николаевна засмеялась вновь и ласково нажала несколько клавиш.

— Но он и тогда ничего не поймет. Он только улыбнется.

Яна села на скрипучий диван и оглянулась по сторонам. Эта однокомнатная квартира для Денискиного шестнадцатилетнего возраста и его матери была слишком маленькой. Родительский шкаф с книгами, поломанный телевизор, фортепиано и белые ноты. Они лежали везде. Звали к своим звукам, чтобы поговорить — дать возможность выговориться, крикнуть… Только сейчас Янка поняла, что музыка — это тоже жизнь, как и литература. Не только академические экзамены, сольфеджио и муштра для районных и городских конкурсов. Иногда музыка спасает жизни.