Книга Точка - Григорий Ряжский

Испытания начались тут же, так как минут через пятнадцать на точку подрулила раздолбанная мусорская канарейка и оттуда вытащился ментовской старшина, представитель крышевого отделения наведения порядка. Он отозвал Ларису в сторону и отдал короткий приказ, кивнув в сторону показа. Мамка тоже кивнула в ответ, и мусор вернулся в канарейку. Лариска пошарила глазами и призывным жестом пригласила Нинку обратно к себе.

— Само в руки идет, — весело отрапортовала она Мойдодыру. — Помочь людям нужно, мальчиков наших выручить. Я сказала, новенькая у нас с сегодня заступила, а у них субботничек как раз, то есть, у нас с ними. Давай, девочка, отработай, там трое всего в тачке, два и боец-водитель, три минетика отстрочишь по-быстрой и обратно, долго им не надо, они на смене сами ещё, объезд делают, так что времени в обрез. А потом уже нормально начнешь работать, на себя. Договорились?

— Договорились, — согласилась Мойдодыр. — Куда идти-то?

Лариска показала глазами на уазик, и там приоткрылась задняя дверь.

Канарейка тронулась с места, и они поехали в сторону улицы Вавилова, на которой в это время суток всегда было полутемно. Рядом с рядовым по званию водителем-бойцом сидел старшина, тот самый, который отдавал приказ на минеты, а сзади, рядом с Нинкой расположился молодой лейтенантик, который по старшинству начинал первым.

— Давай, подруга — сказал он Нинке, расстегивая ширинку и вынимая прибор наружу, — а то время уже много, смена скоро закончится. — Есть гондон-то?

— Нету, — испугалась Нинка. — Я сегодня только пришла, но не знала, что заступлю сразу.

— Тьфу! — огорчился лейтенант. — Чего ж ты полезла тогда в машину? — Нинка опустила голову и промолчала. — Ладно, — согласился лейтёха. — Была — не была, без гондона давай, но только смотри у меня, поняла?

Куда смотреть Нинка знала сама и кивнула. Усы у него почти не росли, и вообще, весь он был по типу подростка, только что получившего аттестат зрелости, и поэтому Нинка удивилась такому несоответствию чистой наружности и вынутого без лишних сантиментов детородного милицейского отростка. Она примерилась, нагнулась над офицерским тазом и выполнила свою работу, стараясь доказать, что место на точке будет соответствовать её умению и покорству.

— Давай, давай, сука, — постанывал лейтенантик, — ещё добавь немного, — на этом месте он неожиданно дернулся и выплеснул в Нинку заряд бесплатного удовольствия, и она еле успела отогнуть голову в сторону. — Не понял, — возмутился лейтенант. — Чего это ты делаешь, дура? Рот зачем отворотила, спермой моей брезгуешь, что ли? — он взял ее рукой за шею и сжал кисть так, что сзади в позвонке хрустнуло. И это снова было так поразительно странно, все, что происходило в желтом воронке дежурного патруля, и этот переход к новой обязанности был настолько быстрым и неподготовленным внутренне, что Нинка растерялась. Больше всего она не хотела скандала, скандал для неё означал потерю места в Ларискином списке.

— Я не знала, — робко промолвила Нинка. — Я же первый день сегодня только, извините.

— Ладно, — принял извинение лейтенант. — На первый раз прощаю, — он отпустил Мойдодыров загривок и застегнул штаны. — Потом подотрешь здесь, поняла?

Нинка кивнула. Молодой толкнул водителя в спину. — Тормози, Сереж.

Машина остановилась, старшина с лейтенантом вышли и поменялись местами, теперь рядом с Нинкой оказался старшина.

— Поехали, Сереж, — сказал он водителю, тоже толкнул его в спину, и они тронулись, медленно двигаясь по Вавилову в обратном направлении.

— Давай, дочк, — кивнул Нинке старшина и тоже расстегнул штаны. Лет ему было пятьдесят, и от всего его основательного облика исходило ощущение силы, добродушия и отеческой благодати.

— Надо глотать теперь, — подумала Нинка, — а то не пройду проверку на место, — старшина с пониманием улыбнулся и вытащил инструмент наверх. Сам милиционер был большим по росту широкоплечим мужчиной с выпуклым вперед животом и дубинкой за поясом. Дубинку он отстегивать не стал, чтобы не нарушать установленный на дежурстве порядок ношения средств нападения и обороны, и по этой причине Нинка имела возможность сравнить теперь оба орудия — резиновое и плодотворящее. И результат не замедлил обнародоваться не в пользу последнего. Из большегрузного старшины торчало нечто настолько невразумительное и вялое по виду, что Мойдодыр засомневалась в успехе будущего сочленения и недоверчиво спросила:

— А он что, всегда у вас такой?

— Не понял, — насторожился старшина. — Какой, такой?

— Ну… — протянула Нинка, подбирая необидное слово. — Ну… такой миниатюрный… аккуратненький, я хотела сказать?

Мальчуковый офицер и Сережа заржали и обернулись, чтобы увидеть своими глазами то, о чем так деликатно упомянула проститутка. Старшина прикрыл хозяйство рукой и через сжатые губы прошипел:

— Ты работай, работай лучше, хуями после меряться будем.

Ребята, придавливая смех, отвернулись обратно, а Нинка нагнулась над старшинским пахом, разыскала, что было нужно, и кое-как пристроила это в работу. После имевшего места обсуждения внутри канарейки достоинство старшины окончательно потеряло надежду на восстановление, и управляемость его стала совсем уже призрачной. Старшина видел, что Нинка это понимает, и ёрзал от злости, не зная как перевести ситуацию в свою пользу, сохранив при этом честь мундира. Внезапно включилась радиосвязь и хрипло заговорила:

— Третий, третий, вы где? На Орджоникидзе езжай, там драка у дома 12, корпус первый, как понял, третий?

В этот момент, когда раздался голос дежурного, Нинка вздрогнула от внезапности, и миниатюрный старшинский инструментик выскочил из зоны её старательной ласки. И это, слава Богу, и факт вызова на драку явились для мента спасительными обстоятельствами непозорного его финала.

— Ах ты, сука! — ни с того, ни с сего заорал он и схватил Нинку за грудки. — Укусила, гадина, зубом укусила меня, мандавошка, своим заразным. — Мужики обернулись и нехорошо посмотрели на Мойдодыра, уазик продолжал при этом движение вперед.

— Ты ей зубы поточи об асфальт, Петрович, — посоветовал молодой лейтенант, — чтоб не кусалась больше, — он обратился к Сереже: — Ну-ка не очень гони сейчас, а то неровно получится, с заусенцами.

Тот сбавил обороты и поехал еле-еле, а старшина Петрович открыл на ходу дверь автомобиля, резко схватил Нинку за ворот, и, сильно толкнув жопой, переместил её ближе к краю сиденья. Затем он рванул Нинкин ворот вперед и вниз, так, что голова ее стала нависать над землей, почти касаясь асфальта.

— Вы чего?!! — заорала Нинка. — Вы чего делаете, вы же милиция!

— Мы-то милиция, а вот ты — хуесоска, — ответил старшина и мокнул Нинку головой вниз. Удар об асфальт пришелся на нос и зацепил часть щеки, сорвав кожу и там и там. — Ну что? — спросил старшина. — Будешь теперь кусаться, дочка? — и снова коротко ткнул ее голову вниз. На этот раз касание было сильней и страшней прежнего, потому что получилось дольше и разорвало верх правой губы и сильно ободрало висок. Изо рта у Нинки полилось соленое и, когда старшина втащил ее обратно, часть этого соленого и густого попала на вытертую обивку сиденья из кожзаменителя.