Книга Укротители лимфоцитов и другие неофициальные лица - Елена Павлова

– Никакой не бред! – возмущается Профессор Прохазка. – Девушка, к сожалению, не узнаю вас по голосу, вы ко мне зайдите завтра утром, обсудим подробности эксперимента, очень хорошая мысль! А вы, коллега, если не заметили, то мы тут все немного того… гм… о работе бредим, пользуясь вашей терминологией.

– Да ладно вам, смотрите, какая интересная статья о язвенном колите, – раздается еще один голос сквозь громкий шелест страниц.

Оставшиеся пять минут автобус, затаив дыхание, слушает выдержки из статьи, изредка прерывая докладчика меткими замечаниями по делу. Простые пассажиры боязливо жмутся к дверям, глаза у них медленно лезут на лоб. Так что будьте бдительны: садясь в наш автобус, вы значительно повышаете свои шансы наслушаться рассуждений о тонкостях ангиопластики или гнойных осложнениях постоперационного периода, причем порой с такими подробностями, что это вполне может испортить вам вечер, а келоидные рубцы, грануляции и вторичное натяжение будут еще долго тревожить ваши сны.

За то время, что я катаюсь счастливым маршрутом, у нас было три относительно постоянных водителя, и не рассказать о них, наверное, будет несправедливо. Вообще-то водители все время меняются, и сам черт ногу сломит в том, как распределяются их дежурства и расписания, но, видимо, есть какие-то способы с относительным постоянством попадать за руль одного и того же автобусного номера, потому что этим троим подобный фокус удавался.

Сначала возить нас стал Пан Новак. Он был добр, улыбчив и усат. Еще он страдал приступами желчнокаменной болезни, и его всем научным городком уговаривали прооперироваться. Бывало, вплывет доктор Славик в передние двери, перегородит все своей широченной спиной, и пока остальные, ропща, загружаются в автобус через оставшиеся входы, он густым басом вещает:

– Пан Новак, за истекший период статистика по операциям на желчных пузырях улучшилась еще на полпроцента. Вероятность осложнений минимальна, меж тем как люди, не прооперировавшие свой омерзительный, раздувшийся от желчи, темно-зеленый от гноя пузырь, имеют стопроцентные шансы получить осложнения… Приходите ко мне, я вас без очереди лично прооперирую! – (Надо сказать, это колоссальная честь, потому что виртуозы из трансплантологической бригады до таких земных вещей, как желчные пузыри, обычно не опускаются.)

Пан Новак загадочно улыбался в пышные усы:

– Спасибо, пан доктор, я уж как-нибудь сам, травками…

– Нет, вы видели этого гомеопата?! – возмущался Доктор Славик, и слово “гомеопат” звучало так, что сразу было понятно – это самое жуткое из ругательств, известное доктору Славику, – он будет дома лечиться! А потом Славик будет его спасать! Славик потом будет ему промывать его гангренозный кишечник и молиться, чтобы все обошлось! Эй, коллеги, кто-нибудь, скажите этому гомеопату, что так приличные люди не поступают! – доктор Славик темпераментен совсем не по-чешски и очень легко впадает в ярость. Его начинали всем автобусом уговаривать и увещевать, что живут же люди и с камнями в пузыре и что вообще пациент имеет право выбора, не силком же его тащить на операционный стол.

Такие автобусные скандалы повторялись регулярно и повлекли за собой любопытный побочный эффект: увеличилось количество обращений к нашим хирургам по поводу хронической желчнокаменной болезни. Буквально косяком пошли вдруг женщины (чего уж там, слабый пол действительно более восприимчив к проповедям и пропаганде, может, оттого и живут его представительницы дольше, чем их гендерные оппоненты) без признаков обострения желчнокаменной болезни, но твердо намеренные избавиться от нее “пока, не дай бог, гангрены не случилось или каких других осложнений”. Выслушав эту мотивировку в десятый раз, Доктор Ш. – специалист на все руки, отвечающий за амбулаторный прием пациентов с намеками на хирургию и не раз бывший свидетелем энергичных проповедей Доктора Славика, вызвал последнего на серьезный разговор.

– Это, конечно, прекрасно, что вы ведете пропагандистскую деятельность и агитируете за раннее обращение к хирургам в случаях запущенной желчнокаменной болезни, – сказал он, – но надо же и совесть иметь! Отправляйтесь проповедовать в другой автобус, – он на мгновение задумался, – или вот, к примеру, восемнадцатый трамвай – отличный маршрут и ходит мимо Стрешовицкой больницы!

Впрочем, остановило Доктора Славика на его пути гуманиста и спасителя Пана Новака совсем другое, а именно – его собственная желчнокаменная болезнь. Пережив приступ острого холецистита, Доктор Славик от мысли об операции почему-то шарахнулся, как черт от ладана, хотя коллеги, разумеется, предложили ему всю возможную помощь и сочувствие. Доктор сел на диету, пришел в себя и спустя некоторое время завел традицию раз в полгода нарушать эту диету по полной программе – за пивом и кнедликами в компании пана Новака, называя это “пойдем прогуляем наши желчные”. Но не более раза в полгода – все остальное время и Доктор Славик, и пан Новак строго блюдут себя и аккуратно по часам пьют травки – один за рулем, другой в ординаторской.

Второй водитель, Марек, был малый лет тридцати, застенчивый и скромный, правда, внимание на него обращали все равно – из-за огненно-рыжей шевелюры, которая пушистым шаром (да-да, кудри у него стояли дыбом, как иглы на гамлетовском дикобразе) колыхалась за водительским стеклом, заставляя людей в соседних и встречных машинах невольно оборачиваться вслед ведомому им автобусу. Кстати, водил он великолепно, никто не умел так мягко тормозить и так спокойно обходить на повороте, казалось бы, более проворные легковушки, как это умел Марек. Он появлялся за рулем нашего маршрута довольно редко и был совсем не разговорчив до того памятного дня, когда в закрывающиеся двери влетела Габи – лаборантка из отделения микробиологии. Запыхавшаяся и вымокшая под дождем, она, привалившись спиной к стеклу, отделяющему водительскую кабину от салона, стала обеими руками стряхивать воду с плаща. Как известно, прислоняться к этому стеклу нельзя, и у водителей автобуса ваша спина, загораживающая обзор салона, а заодно и задний вид на дорогу, вызывает, мягко говоря, очень сильное раздражение. Более бурную реакцию может вызвать разве что ваша же физиономия, загораживающая все то же самое.

И вот Марек, задраивший двери и приготовившийся продолжить движение, вдруг обнаружил, что в половине его хитроумных зеркал маячит одна и та же спина в алых складках болоньи, по каковому поводу выразил возмущение, но так тихо и деликатно, что Габи пришлось резко обернуться и спросить: “А?” Понимаю, не очень содержательно и совсем не романтично, но, во-первых, вся романтика произрастает обычно из самого прозаического начала, а во-вторых, так оно и было на самом деле, Доктор К. – свидетель. Даже будучи подвергнутым нашими лаборантками допросу с пристрастием, он настаивал, что Габи не заговорила вдруг цитатами из “Ромео и Джульетты”, а ограничилась самым обыкновенным “А”.

Впрочем, этого оказалось достаточно, чтобы любовь – о боги, боги, она-то еще, оказывается, живее всех живых и не утратила привычки выскакивать из-за угла – настигла их в ту же секунду и накрепко приложила из трепетные души друг об друга. Оставшуюся часть пути, как рассказывал позже Доктор К., заинтригованный любопытным феноменом, Марек проделал, практически не глядя на дорогу.