Книга Заговор против террора - Алекс Маркман

Софа вздохнула и отвлекла его от неприятных мыслей.

— Сколько времени? — пробормотала она, и пошевелила губами, как ребенок во сне.

— Два часа. Когда твой поезд отходит?

— В шесть.

Софа уезжала к тетке в Ленинград на месяц, и эта предстоящая разлука уже сейчас казалась Кириллу вечностью. Кирилл вздохнул и ничего не сказал.

— Не хочу от тебя уезжать, — сказала Софа и погладила его по щеке.

— Почему на месяц? — спросил Кирилл. Почему так надолго?

— Ты же знаешь, она очень больна. Всю жизнь она старалась быть подальше от своих родственников, и пришел момент, когда родственники захотели быть подальше от нее. Я у нее одна, как она утверждает. Я попробую как можно быстрее вернуться. Время быстро летит, милый.

Это правда, время бежит быстро, но как раз времени Кириллу было не жаль, потому что ему казалось, что времени у него много, целая жизнь впереди. А с той памятной первой ночи много воды утекло. Закончилась война на Ближнем Востоке, и ликование еврейских друзей Софы сменилось после нескольких арестов унынием и страхом. Софа закончила институт, но устроиться в Москве ей не удалось, и даже по распределению она пока что никуда не попала. А тут вот заболела тетка, умоляет ее приехать. Клялась, что устроит ее в больницу в Ленинграде. Хоть Ленинград — это не Москва, но тоже хороший вариант.

Софа встала, подошла к окну и закинула руки за голову, поправляя волосы. Хороша! — восхитился Кирилл.

— Загляделся? — игриво спросила она, не оборачиваясь. Кирилл хмыкнул.

— Кстати, забыла тебе сказать. У меня появился шанс устроиться в госпиталь в Москве.

Я ведь хирург, а хирургов сейчас нехватка.

Кирилл вскочил с постели и заграбастал ее сзади, нежно сжав ее пухлые груди.

— Отпусти, мужлан, — жалобным голосом пропищала Софа, не сделав даже малейшей попытки освободиться.

— Почему ты мне раньше не сказала? — требовательно спросил он.

— Ты разве дал мне возможность что-нибудь сказать, сатир ненасытный?

— А кто обещал помочь?

— Шигалевич. Через свои старые связи. Посмотрим, что из этого выйдет.

Она быстро оделась и вдруг замерла в растерянности, беспомощно озираясь. Кирилл обнял ее; она спрятала у него на груди свое лицо и содрогнулась, сдерживая плач. У Кирилла подступил комок к горлу, но он сразу же отругал себя. Тоже, занятие для

мужика, побывавшего в перестрелках, плакать, расставаясь с женщиной всего на один месяц.

— Не хочу расставаться с тобой даже на один день, — всхлипнула она, отчего он судорожно сглотнул.

— И я не хочу. Последние несколько месяцев пронеслись для меня, как счастливый миг.

— Когда у тебя встреча? — спросила она.

— В четыре.

— Хорошо.

— Что хорошо?

— Что ты не пойдешь меня провожать. Я сама доберусь до вокзала, у меня и багажа-то всего небольшой чемодан. А то вот еще разревусь на платформе.

Она высвободилась из объятий, резко повернулась и, не оборачиваясь, быстро вышла. Протестующе хлопнула дверь, и наступила тишина.

Да, хорошо, что я не пошел ее провожать, подумал Кирилл. Чего доброго, вместе с ней прослезился бы при народе, вот было бы позорище.

Софе он сказал, что должен встретиться с директором маленького ремонтного завода и провести с ним интервью о замечательных достижениях этого небольшого коллектива, в котором трудящиеся вступают в борьбу с империализмом путем ударных темпов выполнения пятилетнего плана. На самом деле его ждал человек, ничего общего с производством не имеющий, который по долгу службы на вопросы никогда не отвечал, а только их задавал. Это был следователь с Лубянки по особо важным делам, Савелий Петрович Панин.

Последнее время Кириллу часто приходилось врать, и кому! Любимой женщине. Вранье всегда претило Кириллу, а тут вдруг оно стало частью его профессии. От этого иногда становилось муторно на душе.

С Савелием Петровичем у него состоялось мимолетнее знакомство несколько месяцев назад в кабинете у Щеголева, однако узнали они друг друга сразу, случайно столкнувшись два дня назад на перекрестке одной из центральных улиц.

— Кирилл, — доброжелательно окликнул его Панин.

— Савелий Петрович, — обрадованно протянул ему руку Кирилл. Панину было лет сорок, потому Кирилл называл его по имени и отчеству. Странно, однако, что несмотря на разницу в возрасте, Кирилл с первой встречи проникся симпатией к Панину, как к ровеснику и единомышленнику.

— Камо грядеши? — спросил Панин. Не дожидаясь ответа, он предложил: — Давай зайдем в пивную, я знаю здесь одну забегаловку недалеко отсюда.

Тут Кирилл обратил внимание на его припухшее лицо. Похоже, что от пьянства. Он посмотрел сверху вниз на худенького, на голову ниже его следователя. Очень походил Савелий Петрович на злого колдуна из сказок. Узкое, длинное лицо заканчивалось внизу острым, выдающимся вперед подбородком, за который хотелось ухватиться, как за ручку сковородки. Тонкий, длинный нос, как будто сделанный для того, чтобы совать его в чужие дела, и огромный лоб, казавшийся еще больше из-за лысины почти до макушки.

Его большие, темные глаза были широко открыты, неподвижны, сконцентрированы на лице Кирилла и в них, казалось, застыл немой, но ясный, цепкий и недобрый вопрос: ты кто такой? Не сладко тем, кого он допрашивает, подумал Кирилл.

— Пойдем, — согласился он. Очень любопытно было поговорить со следователем, ведь он мечтал об этой работе.

В пивной, где расселись по углам редкие посетители, Панину приглянулся стол, расположенный подальше от нежелательных ушей.

— Как работа? — спросил он, отхлебывая из большой, стеклянной кружки. На верхней губе его таяла белая пена.

— Так. — Кирилл неуверенно пожал плечами и криво улыбнулся, не разжимая губ.

— Не нравится? — На лице Панина отразилось понимание проблемы.

— Нет, — признался Кирилл. Что-то располагало к откровенности с этим, казалось бы, страшным, человеком.

— Не отчаивайся. Не ты один такой. А что бы ты хотел делать?

— Я всегда хотел быть следователем, — признался Кирилл. — Я даже обратился к начальству с просьбой перевести меня в следственный отдел. Говорят, грамотных следователей сейчас нехватка, и можно устроиться без специального образования.

— Это правда. Можно, — согласился Панин, и снова отхлебнул, не сводя неподвижных, как у монумента, глаз с Кирилла. — Только не нужно. Не для тебя будет эта работа.

— Я хочу. Я всегда мечтал о ней.

— Слушай, пацан, — сказал Панин довольно мягко, и несколько насмешливо. — Мало ты знаешь о жизни.

— Я уже давно не пацан, и жизнь успел повидать.