Книга Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов - Генрих Эрлих

Это была надежная пара, они хорошо взаимодействовали друг с другом. Через четверть часа Целлер с Фридрихом призывно помахали им от крайнего дома.

— Черт-те что! — сказал Целлер, когда Юрген подошел к нему. — Никогда такого не видел.

Юрген был готов ко всяким ужасам, вроде показанных в давешней хронике, ведь русские вполне могли уже побывать в этой деревне. Он шел по широкой, мощенной камнем деревенской улице, смотрел на добротные двухэтажные кирпичные дома, на палисадники с ровными, прорытыми в снегу дорожками, на крепкие дворовые постройки, из которых раздавалось то хрюканье свиньи, то мычание коровы, то квохтанье кур. Все было как в нормальной немецкой деревне. Людей не было.

— Все ушли, до одного, — сказал Целлер и показал на узкие полоски, тянувшиеся из каждой калитки и сливавшиеся на улице в одну проторенную колею. Такие следы оставляют санки или детские коляски. — Все бросили и — ушли, — повторил Целлер.

— Ужас, — сказал Юрген.

— Вот и я говорю, — кивнул, соглашаясь, Целлер.

— Все бросили, — подтвердил через полчаса Клинк, профессионально обыскавший пару домов, — золото, колечки-сережки, деньги — это, конечно, взяли, бельишко на смену, мелочи разные, а все остальное оставили. Даже пиво со шнапсом! — радостно возвестил он и, выпростав руки из-за спины, поставил на стол две бутылки.

Шедший за Клинком Отто Гартнер тем же жестом выложил на стол свиной окорок и круг колбасы.

— А хлеба нет? — спросил Тиллери.

— Хлеба нет, — ответил Отто.

— Жаль, — откликнулись все дружно.

— Есть квашеная капуста, — сказал Отто.

— Достала эта капуста! — взорвался Граматке. — Во всех деревнях — одна только капуста!

— Разговорчики! — строго прикрикнул Юрген и добавил, много мягче: — Зепп, разливай!

Он сидел в кресле, блаженно шевелил сопревшими пальцами ног, смотрел, как Клинк ставит на стол рюмки и фужеры из стеклянной горки, как Отто строгает ножом свиной окорок и раскладывает его на большом блюде, как Фридрих упал плашмя, широко раскинув руки, на широкую хозяйскую кровать и утонул в мягкой перине, как Брейтгаупт натянул на руку свой носок и сосредоточенно смотрит на пальцы, торчащие из продранных дыр, как Эльза суетится возле водонагревателя, подкладывая в разгорающуюся топку чурочки из стоящей рядом аккуратной стопки. На ее бледном лице проступает румянец. Или это отблеск огня? Вот ведь бедовая девчонка! Так достала подполковника Фрике своими просьбами, что тот наконец приказал Юргену взять Эльзу в его отделение на время марша. Только на время марша, был вынужден согласиться Юрген. Ему только баб в отделении не хватало! Мало ему Эббингхауза с Цойфером и Граматке в придачу! В глубине души он волновался за Эльзу, мало ли что, вдруг бой, в санитарном отделении вроде как безопаснее. Но на марше все равны, так даже спокойнее, когда все время на глазах.

— Готово! — сказал Клинк. — Налетай!

Две бутылки на отделение — это только горло слегка смочить. Даже Эльза с некоторым удивлением посмотрела на дно рюмки — и это все?

— Там еще есть, — сказал Клинк, — я схожу? — Он выжидающе посмотрел на Юргена.

Тот кивком дал согласие.

— И пива! — возгласил Целлер.

— Там такой бочонок, что я один не унесу, — сказал Клинк.

— Цойфер! Граматке! — коротко распорядился Юрген.

— Есть, герр фельдфебель! — ответил Граматке четко и радостно, как положено нормальному солдату, и в кои веки ничего больше не добавил.

«Привыкает помаленьку к армейской службе», — подумал Юрген.

Брейтгаупт вдруг решительно натянул сапоги на ноги, поднялся, сказал: «Корова на дворе, харч на столе»,[11]— взял чистое ведро, смочил теплой водой полотенце и направился к входной двери. За ним поднялся Блачек, до него первого — бывает же такое! — дошло, что имел в виду Брейтгаупт.

— Ганс прав, — сказал он, — коровы который день недоены, сил нет слушать. Пойду подою. — Он даже не подумал спросить разрешение у командира, для него это было таким естественным делом, на которое и разрешение-то спрашивать смешно.

Юрген прислушался. Коровы действительно мычали. Но вполне терпимо. Он слышал звуки и похуже.

— Коровы мычат, мы берем у них молоко, чтобы облегчить их страдания, — задумчиво сказал Целлер, — в хлеву хрюкает свинья, она хочет есть, можем ли мы прекратить ее страдания одним коротким ударом штыка?

— Свиные ребрышки были моим фирменным блюдом, — оживился Эббингхауз. Он рвался чем-нибудь услужить своим товарищам, ведь они освободили его, дважды раненного, на марше от всей поклажи, даже личной, и позволили проехать несколько километров на повозке, хотя им непрестанно приходилось упираться, подталкивая эту повозку вместе с ним, толстяком Эббингхаузом.

— Но не будет ли это расценено как мародерство? — продолжил Целлер и посмотрел на командира.

Это был трудный вопрос. Тут было необходимо заключение эксперта. Но Ульмер, их эксперт по мародерству, был в госпитале после ранения в Варшаве. Это было тем более обидно, что фельдфебель Ульмер попал в штрафбат как раз за кражу свиньи, по крайней мере, его за это судили. Он с солдатами его отделения наткнулся на разбитый русским снарядом грузовик, который перевозил замороженные свиные туши. Они отступали и не ели больше суток, они дочиста обглодали одну тушу, не задумываясь, что это имущество Вермахта. Имущество Вермахта… Цойфер тоже воровал имущество Вермахта. Но можно ли считать его экспертом по мародерству? Нет, заключил Юрген. Ему самому придется принимать решение.

— Нет, — сказал он, — мы не грабим мирное население, мы лишаем наступающего противника запасов продовольствия. Тактика выжженной земли.

— Тактика убитых свиней, — подхватил Фридрих.

— Ну, я пойду, — сказал Целлер, поднимаясь. Он примкнул штык к автомату.

— Эббингхауз, Тиллери, — коротко приказал Юрген.

Вскоре донесся истошный визг, оборвавшийся на высокой ноте. Это были звуки, ласкающие слух каждого настоящего солдата, Юрген с наслаждением вслушивался в них. Появились первые добытчики, Клинк прижимал к животу четыре бутылки шнапса, Цойфер с Граматке, тяжело отдуваясь, вкатили бочонок пива. Брейтгаупт с Блачеком принесли по ведру пенящегося молока, тут же его разлили по большим кружкам, поднесли каждому из присутствовавших.

— Когда мне первый раз предложили в польской деревне парное молоко, я не смог его пить, — сказал Фридрих, принимая кружку. — Как же много воды утекло с тех пор!

— Молока, Счастливчик, молока! — сказал Юрген. Он с наслаждением выпил полкружки, стер рукой осевшие белые усы, чуть скривился, ощутив ладонью многодневную щетину.

— А я вот все смотрел, смотрел, — начал Блачек, — все так знакомо, мне кажется, что я был здесь, точно был! Сосед мой невесту взял из этой деревни… Надо же, за двадцать километров, ближе не нашел. Мы перед свадьбой за ней ездили.