Книга Жираф Джим - Дарен Кинг

Описать симптомы рака мозга — дело весьма затруднительное. Воздержанья говорит, что это как оцарапанное колено, только в мозгах. Ты постоянно что-то забываешь и что-то вспоминаешь. Легко впадаешь в растерянность. Например, смотришь на себя в зеркало и поражаешься, какой ты вдруг стал симпатичный, а потом понимаешь, что это не ты, а твоя жена.

Жена смотрит в окно. Я кладу руку ей на плечо и спрашиваю:

— Волнуешься?

Она качает головой.

— А я вот волнуюсь. Мне как-то не очень приятно, что мне вскроют голову. Да, я постоянно ее раскрываю, метафорически выражаясь. Как и всякий писатель. Но это немножко другое.

Она кивает.

— Интересно, а как они будут вскрывать черепную коробку? Вообще срежут весь верх или приоткроют ее, как дверцу?

— На самом деле они ничего не вскрывают, — объясняет Воздержанья. — Доктор Яблочко пошутил.

— Ничего себе шуточки.

— Да ладно, Скотт. Он просто хотел посмеяться.

— Да, но за чей счет? Кстати, о счетах, — говорю я, просияв. — Правда, мило, что нам оплатили такси за счет службы здравоохранения?

Воздержанья кивает.

— И справедливо. Мы платим налоги по таксе, а нам оплачивают такси. — Я жду, что Воздержанья засмеется. Она не смеется, и я поясняю: — Я сейчас не пытался шутить.

— Я знаю, — говорит она и еще крепче сжимает мою руку.

— Если бы я попытался шутить, ты бы сразу это поняла. И тебе было бы очень смешно. Всем было бы очень смешно. Мы бы просто валялись от смеха. Таксисту пришлось бы остановиться, чтобы мы все отсмеялись.

Воздержанья улыбается. Да, у меня не получается ее рассмешить, но я знаю, как сделать так, чтобы она улыбнулась.

И вот мы в больнице, в хирургическом отделении. Внутри. Здесь все такое же, как снаружи, только с изнанки. Здесь есть деревья в больших горшках. Стены покрашены в небесно-голубой цвет. Простыни и наволочки — снежно-белые. Мы с Воздержаньей сидим на кровати, держась за руки. Нас поместили в отдельную палату и поставили нам двуспальную кровать. Они просто не знали, что мы — современная пара и спим в разных кроватях.

— Так приятно, — говорит Воздержанья, разглаживая рукой простыню. — Я имею в виду, что вместе. В одной кровати.

Я соглашаюсь:

— Приятно. Но не практично.

— В каком смысле?

Я пытаюсь придумать пример.

— Ну, допустим, ты спишь. А я хочу повернуться, чтобы почесать локоть. Ну или колено. И могу случайно пихнуть тебя локтем. Или коленом.

— Да я бы не стала особенно возражать.

— Но это опасно, — говорю я с искренним беспокойством. — У меня острые локти, а колени — твердые.

— Я все равно бы не стала возражать.

— Но, Воздержанья, а вдруг тебе было бы больно. А я не хочу, чтобы тебе было больно. И в жизни не сделаю ничего, что могло бы причинить тебе боль.

Она при поднимает бровь.

— Даже если я тебя попрошу сделать мне больно?

— Как я понимаю, ты сейчас говоришь чисто гипотетически.

Она отводит глаза.

— Иногда, когда тебе делают больно, это даже приятно.

— Например?

Воздержанья на секунду задумывается, а потом говорит:

— Помнишь, меня укусила пчела? Прямо в попу. И я попросила тебя, чтобы ты шлепнул меня по попе. Чтобы перебить боль от укуса. И ты меня шлепнул.

Я тоже задумываюсь, а потом говорю.

— Странный такой был укус. Даже отметины не было. И пчелы, кажется, тоже.

Она улыбается.

— Что-то я ничего не понимаю.

— Все очень просто. Не было никакого укуса. Я все придумала. Чтобы ты меня шлепнул по попе.

— Воздержанья! — Я потрясен и смущен.

— Мне было стыдно, что я соврала, — продолжает она, — но это был единственный способ заставить тебя меня шлепнуть. Я подумала: как заставить практичного человека сделать что-то такое, чего он не сделает без веской причины? Надо дать ему эту вескую причину.

Я киваю.

— Помнишь, что ты сказал в такси? Про то, как устроена голова у художников. Ты и вправду считаешь себя художником?

Я снисходительно вздыхаю.

— Есть два типа художников, Воздержанья. К первому типу относятся поэты, живописцы и художники-декораторы. Нет, художники-декораторы относятся ко второму. Второй тип, он более практичный. Художники второго типа творят искусство более практичной направленности.

— Как твой сериал «Космонавт в космосе».

— Да. Космонавт. В космосе. Что может быть более практичным?

Открывается дверь, и в палату заходит мужчина с планшетом.

— Мистер и миссис Спектр?

Мы киваем.

— Хочу познакомить вас с теми, кто будет ухаживать за вами, пока вы находитесь у нас в больнице. — В палату заходят еще несколько человек. — Это старшая медсестра, Матрона. Она отвечает за ваше здоровье в целом. Меряет температуру, сжимает в объятиях и прочее в том же роде.

Сестра Матрона выходит вперед. Это дородная, крупная женщина, но крупная по-хорошему. Как большой торт.

— Здравствуйте, мистер и миссис Спектр.

— Это профессор Умник, — говорит мужчина с планшетом. — Руководитель исследовательского отдела исследований рака мозга.

Профессор Умник вынимает руку из кармана своих светло-бежевых брюк, и мы обмениваемся сердечным рукопожатием. Он очень худой. Наверное, самый худой человек на свете. С реденькой светло-бежевой бородкой.

— Здравствуйте, Скотт, Воздержанья. Душевно рад познакомиться.

— Это доктор Мужикк, — продолжает мужчина с планшетом. — Ваш лечащий врач.

Доктор Мужикк — это женщина, причем очень женственная, хотя одета очень по-мужски. Правда, забавно: когда красивая женщина одевается как мужчина, над ней никто не смеется и никто не рвется ее побить, тогда как мужчина, одетый в женское платье, смотрится по меньшей мере нелепо.

— А это доктор Жираф, консультант по любым сексуальным вопросам.

— Привет, — говорит Воздержанья, вдруг покраснев.

Мужчина с планшетом сует планшет под мышку.

— Мой кабинет — в самом конце коридора. Если будут проблемы, сразу же обращайтесь.

— Спасибо, — говорю я. — Очень радостно осознавать, что мы попали в хорошие руки.

— Кстати, о руках, — говорит Воздержанья, когда все уходят. — Ты заметил, у этого последнего доктора, который Жираф? Заметил, какие у него руки?

— Нет. А что у него с руками?

— Они такие большие, — говорит Воздержанья. — И странные.