Книга Чары тьмы - Катарина Керр

— Боги! Наш сеньор чрезвычайно щедр.

— Во главе этих людей вас будет сопровождать лорд Даннин.

Саддар сделал паузу, словно ожидал какой-то мгновенной реакции. Гвенивер склонила голову набок и внимательно смотрела на него.

— А, ну, — наконец сказал советник. — А что ваше святейшество думает о лорде Даннине, если я, конечно, могу вас об этом спросить?

— Мои люди говорят, что он великолепен в битве. Клянусь, господин хороший, это единственное, что имеет для меня значение.

— Правда?

Что-то в улыбке старика заставило ее вспомнить странное предупреждение, которое она получила от Богини, но Гвенивер все равно смолчала.

— Не мое дело задавать вопросы тем, кто принес священные обеты, госпожа, но позвольте мне дать вам совет человека, пожилой возраст которого временами заставляет его высказываться прямо. Лорд Даннин — очень порывистый и импульсивный человек. Я бы на вашем месте не стал выпускать его из виду, — Саддар сделал паузу, чтобы допить мед из кубка. — Мне радостно видеть вас здесь, ваше святейшество. Несомненно Богиня прислала вас, как знак Ее благосклонности к нашему королю.

— Будем надеяться, что нет. Ее благосклонность темна и резка, как окровавленный клинок.

Улыбка застыла на губах Саддара. Он встал, вежливо поклонился и поспешно удалился.

Какое-то время Гвенивер обдумывала беспокойное замечание старика о Даннине. Она хотела обратиться к Богине и спросить Ее совета, но в действительности не была уверена в том, как ей надлежит действовать в подобном случае. Сохранились лишь несколько фрагментов обрядов, связанных с Черной Луной. Жрицы их храма знали пару заклинаний и ритуалов, которые следовало проводить при убывающей луне. Имелись обрывки фольклора, касающиеся определенных воинских молитв, которые сохранились со Времен Рассвета. И ничего больше. Без храма с зеркалом, без алтаря Гвенивер просто не знала, как приблизиться к Богине. У нее в седельных вьюках лежало письмо от Ардды к верховной жрице храма Кермора, представляющее Гвенивер, но она боялась идти со своими странными разговорами о Черной Луне к этой городской даме, часто бывающей при дворе.

Однако Гвенивер поняла, что больше всего ей требуется зеркало. На следующее утро она отправилась в город, но вместо храма пошла на рыночную площадь и купила себе серебряное зеркало в бронзовой оправе, которое было достаточно маленьким, чтобы поместиться в седельных вьюках. Ночью, после ужина, она заперлась в своих покоях, оставив только одну свечу, и поставила зеркало на комод, а сама встала перед ним на колени. На нее глядело ее собственное лицо, серебристое, чуть искаженное рябью.

— Моя госпожа, — прошептала Гвенивер. — Моя госпожа Тьмы.

В сознании она нарисовала свое видение, явившееся ей в храме, вызывая образ Богини из памяти. На протяжении последних недель Гвенивер столько размышляла об этом, что образ был у нее в сознании неподвижен и тверд — четкое изображение, которое она могла исследовать под различными углами, словно вначале смотрела на свой меч, лежащий на алтаре, затем — на зеркало или Ардду, стоящую поблизости. «Если только я смогу увидеть образ в зеркале, то, возможно, он шевельнется», — сказала она себе.

Когда Гвенивер попыталась выстроить образ на серебристой поверхности, та упорно оставалась пустой. Внезапно Гвенивер почувствовала себя глупо. Несомненно, она добивается невозможного, но какой-то упрямый инстинкт заставлял ее продолжать попытки. Как будто образ Богини мог выйти из глубин ее сознания и утвердиться на блестящем серебре зеркала.

Было очень поздно и Гвенивер зевала. Ей трудно было фокусировать взгляд. Внезапно она почувствовала себя ребенком, которому охота катать обруч палкой. Старайся — не старайся, а обруч все равно падает. А потом вдруг, без сознательного усилия, обруч катится.

Вначале Гвенивер увидела в зеркале мелькнувший след изображения; затем внезапно появился образ Богини — только на мгновение. Но он был там.

— Хвала имени моей госпожи!

Гвенивер забыла об усталости. Полночи она оставалась перед зеркалом, пока не смогла увидеть образ Богини так четко, словно он был нарисован на серебре. Ее колени и спина затекли и сильно болели, но она не обращала на это внимания. Наконец видение шевельнулось, и темные глаза ночи снова посмотрели на нее. Богиня улыбнулась, благословляя единственную почитающую Ее во всем королевстве Дэверри. Гвенивер заплакала — от чистой святой радости.

Поскольку план был простым, Даннин считал, что он сработает. Пока он сопровождает Гвенивер и ее людей к Храму Луны, два брата лорда Мейра из клана Оленя поведут карательную экспедицию в глубине территории, которую держит Кантрей, и ударят по владениям клана Вепря.

— Братья лорда Мейра закипают слюной, как бешеные собаки, из-за нанесенного их клану оскорбления, — заметил Глин. — Я обязан предоставить им шанс отомстить.

— Это лучший обманный маневр, который у нас может быть, сеньор. Мы доставим леди Маклу сюда в целости и сохранности.

— Хорошо, — Глин минуту размышлял. — Настоящие сражения за владения клана Волка не начнутся до осени, когда у клана Вепря появится достаточно свободного времени, чтобы заняться кровной враждой.

— Именно так. А к тому времени у нас будет достаточно сил, чтобы бороться с ними.

После того, как король отпустил его, Даннин отправился в женскую половину, чтобы взглянуть на своего сына. Несколько лет назад Глин нашел ему жену из благородного клана, который был готов закрыть глаза на незаконное рождение Даннина взамен на королевскую благосклонность. Гарейна умерла вскоре после родов, но ребенок родился здоровым.

Хотя традиция требовала, чтобы ребенка отдали на воспитание в другую семью, Глин принял другое решение: ребенка королевской крови слишком легко могли сделать заложником, чтобы позволять выносить его из дана. В свои четыре года Кобрин уже болтал об оружии и войне.

В этот день Даннин забрал его из детской и вывел во двор. Поскольку боевые отряды возвращались после дневных тренировок на дорогах и двор был полон мужчин и лошадей, которые двигались опасно быстро, Даннин поднял сына на руки и посадил себе на плечи. Мальчик был красивым ребенком, со светлыми и мягкими волосами и синими глазами. Кобрин обнял отца за шею.

— Я люблю тебя, папа.

На мгновение Даннин был слишком удивлен для того, чтобы ответить, потому что сам вырос в ненависти к собственному отцу.

— Правда? — переспросил он наконец. — Ну, спасибо.

Когда они гуляли по двору и Кобрин болтал о каждой лошади, которую видел, Даннин заметил Гвенивер, разговаривающую у главных ворот с лордами. Все еще держа мальчика на плечах, Даннин направился к ним. Кобрин показал на Гвенивер пальцем.

— Папа, это женщина!

Когда все засмеялись, мальчик смутился и спрятал лицо на плече у Даннина. Гвенивер подошла, чтобы получше взглянуть на ребенка.

— Какой красивый мальчишка! — воскликнула она. — Он твой, не так ли?