Книга Колдун - Ольга Григорьева

Опростав ведро, он легко шлепнул им по губам высунувшегося из стойла княжьего любимца Буяна. Тот фыркнул.

– Не суетись… – раздался сзади тихий голос. – Заметил тебя князь. Потому и послал нарочитого твое имя вызнавать.

Егоша поставил ведро и обернулся. В темном углу за лоснящимися конскими боками колыхалось белое облако.

– А-а, старый знакомец пожаловал! – Он уже привык к Блазню. Почти каждую ночь тот являлся к нему в конюшню. Иногда просто тек под ногами молчаливым туманом, иногда заводил разговоры, а чаще передавал вести от Волхва, почтительно называя его Хозяином. Волхв все предвидел, и потому вести, как и советы, всегда приходились кстати. Это он посоветовал Егоше вмешаться в беседу Ярополка с нарочитым, он же подсказал правильные слова.

Егоша усмехнулся, вспомнив, как чуть не плакал, когда впервые попал в Киев и Волхв оставил его на княжьем дворе. В те дни болотник думал, что никогда уже больше не увидится с другом, но прошла неделя, и появившийся в конюшне Блазень принес от него привет. Тогда болотник еще боялся нежитя – трясся, едва заслышав его голос, а потом как-то незаметно свыкся с противным холодком от прикосновений Блазня и его призрачным видом. Правда, своим шуршанием нежить мешал спать, но идти ночевать в дружинную избу Егоше не хотелось. В конюшне было удобнее – мог уходить, когда желал, возвращаться тоже. Без сплетен и пересудов. А уходить приходилось часто. Волхв предпочитал для встреч позднее время.

– Ты хозяина слушаешься… – почему-то огорченно прошелестел Блазень.

– Так ведь и ты слушаешься, – отозвался Егоша.

– У меня доля такова, – вздохнул призрак. – Я для службы ему создан был.

– Кем создан-то?

– Самим Волховцом, – гордо ответил тот. – Он меня из-за кромки вызволил. А потом заклял, чтобы потомкам его верно служил. Вот и служу.

Егоша всмотрелся в бледное пятно.

– Так говоришь, словно недоволен…

– С чего мне довольным быть? Я – вечный раб. Рабу довольства не положено. А ты можешь быть и счастливым, и довольным, только не хочешь.

Егоша усмехнулся. Речи Блазня развеселили его. Жаловался нежить совсем по-человечески, со слезливой обидой в голосе.

– В чем же мое счастье? – подзадорил его болотник.

– Самому жить, самому долей своей владеть. Егоша насторожился. Показался в словах призрака подвох. Смутный, тайный, словно тень от опасного камня-валуна под гладкой речной водой.

– Ты, никак, подбиваешь меня Волхву перечить? – возмутился он.

– Ни на что я не подбиваю, – растекся белесой дымкой нежить. – А только Волхв ни с кем дружбы просто так не заводит. Для чего-то ты ему нужен. Вот и нынче не из-за красивых глаз тебя у дуба будет ждать… К вечерней звезде.

– А ну-ка катись отсюда! – разозлился Егоша. – Работать мешаешь!

Еще не хватало прислушиваться к пустым наветам на лучшего друга! Быстро подхватив пустое ведро, болотник швырнул его в угол, едва не задев Блазня. Тот увернулся, обиделся:

– Как хочешь. Сам потом пожалеешь…

И медленно выполз в щель. Под закатными лучами солнца он превратился в желтоватую, стелющуюся по земле дымку. В приоткрытую дверь Егоша видел, как, проскользнув мимо дружинной избы, она потекла к городским стенам. На дружинном крыльце, глядя куда-то вдаль, стоял Варяжко. Видать, слишком тихо стоял. Не заметив нарочитого, расстроенный Блазень зацепил его за ногу, и тот, охнув, скатился по ступеням. Невольно Егоша расхохотался. Наметанный глаз Варяжко углядел в воротах конюшни веселое лицо уного. На щеки нарочитого наполз багровый румянец. Теперь начнет цепляться! Спрятав улыбку, Егоша быстро отошел от двери, однако злой голос нарочитого догнал его, ударил в спину:

– Ты, парень, не колдун ли?!

Болотник попробовал захлопнуть тяжелые створки, но нарочитый уже подскочил и, будто бахвалясь дорогим сафьяновым сапогом, сунул в щель ногу:

– Я кого спрашиваю?

– А тебе какое дело? – презрительно бросил Егоша.

Варяжко надавил плечом, но парень держал крепко и нагло смотрел на него холодными глазами.

– Открой по-хорошему! – чувствуя зарождающуюся внутри ярость, прорычал нарочитый.

– Убери копыта, – спокойно, будто не замечая, что Варяжко готов схватиться за нож, ответил уный.

Зажатая створками нога уже начинала болеть, но нарочитый постарался смирить гнев. Болотник был для него загадкой – держался особняком, ни с кем не водился, но как быстро стал продвигаться! Сказывали, будто он в березозоле в дружину пришел, а в травень был приставлен к княжьим коням. Для уного такая честь – неслыханное дело. В дружине считали, что пришлый обаял князя лестью и хитростью, но Варяжко на себе испытал норовистый характер парня. Или он с князем совсем иной? Как бы там ни было, а с ним надо ухо востро…

Смягчив голос, Варяжко посоветовал:

– Ты бы, Онох, с людьми повежливей разговаривал, гак и жил бы не со скотиной.

Егоша вздрогнул. Слова нарочитого зацепили его. Может, потому и резануло слух имя убитого родича. Егоша свыкся с ним, но иногда воспоминания все-таки холодили душу, заставляли ее скручиваться в давящий комок вины и боли. Вот и теперь в горле запершило. Ошибся нарочитый – не жить уже Оноху с людьми!

– А мне и тут хорошо, – еще плотнее прижимая половину ворот, буркнул он.

Расслышав в его голосе странную, неизбывную тоску, Варяжко постарался забыть о боли и обиде.

– Хватит! – выдергивая из щели свой сапог, сказал он. – Хорош упираться! Выходи, потолкуем за братиной. Станешь, как говорится, братом моим парням – они знают: ты – малый не промах!

Ворота были дубовые, новые, на массивных железных клиньях. Снаружи было слышно, что парень задвинул щеколду. Варяжко не поверил: не может быть! Что ж это за придурок такой?!

Он недоуменно постучался:

– Эй! Ты чего там?

– Да пошел ты… – раздалось из конюшни. Варяжко в сердцах плюнул. Кого пожалел?! Да болотнику этому только с лошадьми и жить!

– Тьфу! – сплюнул презрительно под ноги парню и вышел, громко хлопнув дверью.

Проводив его настороженным взглядом через щель, Егоша облегченно выдохнул. Нарочитый становился досадной помехой. Теперь вряд ли удастся ненароком молвить князю лестное словцо или под покровом ночи привести Блуду новую девку – Варяжко будет следить… Ох, хорошо, что нынче доведется встретиться с Волхвом. Он присоветует, как быть, чем обаять нового нарочитого…

На сей раз Егоша не дожидался темноты. Завершив свою работу, он вышмыгнул со двора. Дорогой вспомнил о гаденьких речах Блазня, но после недолгих раздумий решил Волхву ничего не сказывать. Все-таки Блазень – нежить… Может, он одно говорит, другое думает, а третье про себя держит…

Поросшая высоким камышом полоска берега будто застряла между двух рек. Издали, с высокого киевского холма, она походила на большую, покрытую зеленой плесенью краюху старого хлеба. Под лунным светом вода блестела серебром, а маленький костерок Волхва изредка призывно помигивал сквозь раскидистые ветви старого дуба. Углядев его, Егоша кубарем скатился вниз. Волхв сидел привалившись спиной к дереву и деловито ковырял угли длинным прутом. Кончик прута тлел, негостеприимно косясь на запыхавшегося Егошу огненным глазом.