Книга Маледикт - Лейн Робинс

И все же Джилли, вторгшись в комнату, думал о ее хозяине в первую очередь как о возможном убийце. Все портьеры были сорваны, открывая взору фрески с контрастными сюжетами: на стенах падал снег и цвели сады, навевала прохладу бархатная ночь, и сиял ослепительный полдень. Джилли ощутил странное беспокойство; вздрогнул, встретив горящий взгляд затаившегося среди снегов волка, прежде скрытого драпировкой. Не в первый раз ему в голову пришла мысль, что вкусы Ворнатти вызывают тревогу. Под покровом роскоши таился хищник.

Взгляд Джилли переместился со стен на мебель. «Ах, так вот что стало с диваном, столиком в китайском стиле и самыми красивыми канделябрами. В самом деле, сорочья душа», — улыбнулся он. Веселье улетучилось, когда Джилли присмотрелся к низкому столику около высокой, с пологом, кровати. Меч лежал здесь — как немое свидетельства того, что Маледикт возвращался в комнату после каждого внезапно оборвавшегося урока. Рядом обнаружилась дамская шкатулка для вышивания — изящная деревянная вещица с резьбой в виде миниатюрных переплетенных цветов. Старинная, решил Джилли. Старинная и странная. Он сомневался, что Маледикт успокаивал нервы, расшивая примулами льняные салфетки.

Подойдя ближе, Джилли обнаружил, что это шкатулка-головоломка. Много лет назад и он был охотник до подобных изысканных безделушек! Как они нравились Джилли, как он любил победное чувство, когда запертая шкатулка раскрывалась в его пальцах, подобно цветку. Он присел на краешек кровати и взял шкатулку в руки. Крышка оказалась открытой, как будто Маледикту, согласившемуся ждать и остававшемуся в доме уже не на одну, а на целых три зимы, не хватало терпения на возню со всякими мелочами.

Внутри, где полагалось находиться моткам шелковых ниток на шпульках из слоновой кости, ослепительно сверкали гранями хрустальные пузырьки — миниатюрные, крепко закупоренные творения стеклодувов. Одна ячейка была пуста. Джилли вытащил первый попавшийся пузырек и стал разглядывать дымчатое стекло на просвет. Внутри было что-то, напоминавшее крупную соль, серую от примеси пепла. В одно мгновение в сознании Джилли промелькнули воспоминания о крысином яде и мышеловках, которые отец расставлял по всей ферме. Arsenixa. Мышьяк.

Трясущимися пальцами Джилли вернул пузырек на место. Ворнатти обучил юношу чтению и письму, хотя Маледикт уже умел и то и другое. Но Ворнатти любил давать уроки. Джилли опять бросил взгляд на маленький ящичек, и у него скрутило желудок.

Он обессилено сполз на кровать. Рука нащупала нечто более плотное, нежели перина. Откинув покрывало, он достал твердый предмет: золотое тиснение на кожаном переплете несколько потускнело: «…отмщений», — прочел Джилли. Давно пропавшая книга! Оказывается, это Маледикт унес ее в свое логово. Схватив находку, Джилли кинулся прочь из комнаты.

* * *

— Так вот ты где, — раздался голос Джилли.

Ранний вечер окрашивал воздух в голубоватый цвет, превращая фигуру Маледикта в сгорбившуюся темную массу на каменистом пятачке грота. У его ног лежали окоченевшие тени с напряженно вытянутыми хвостами и лапами, разинутыми ртами и почерневшими языками. Пахло плесенью и дохлыми кошками.

Маледикт не спеша поднялся, покачивая на руках одну из кошек. В бледном, поредевшем солнечном свете окрас ее напоминал пыльно-серый цвет паутины. Бездушные янтарные глаза щурились и светились.

Язык в разинутой пасти животного запал назад, уши были плотно прижаты. Но до Джилли не донеслось ни одного жалобного звука. Маледикт коснулся губами головы кошки и опустил ее на каменный пол. На предплечьях юноши, выхваченных солнечным лучом, обозначились кровавые раны. Несмотря ни на что, Маледикт казался довольным собой, когда кошка шмыгнула прочь.

Джилли шагнул к Маледикту; от удара сапога стекло брызнуло по всему полу и мелкими осколками осыпалось вниз по стене.

— Какой ты неуклюжий. — Глаза Маледикта светились злорадным удовольствием, когда Джилли снова взглянул на него. Звонкий голос юноши изменился, став шершавым, хриплым, словно он выменял его на кошачий. Перед глазами возникло молчаливое животное, и Джилли поправил себя: не выменял — украл.

Он вспомнил мелькнувший в поле зрения, отлетающий прочь хрусталь.

— Яд? — спросил Джилли, думая о пустой ячейке в шкатулке.

— «Каменная глотка», — отозвался Маледикт.

— Ты подбирал концентрацию и пробовал ее на кухаркиных кошках? Чтобы найти пропорцию, которая преображает, но не убивает?

— Я бы использовал гончих — они ближе к человеку по размерам. Только у Ворнатти нет псарни.

— Зачем?

Маледикт закашлялся, схватившись за горло. Потом уронил руки.

— Я не потерплю над собой насмешек. Ни от Торна, ни от Ворнатти.

— Ты принял яд, чтобы сделать голос грубее? — удивился Джилли. — Неужели нельзя было подождать, пока природа возьмет свое?

— Я только и делал, что ждал, — ответил Маледикт, заливаясь краской, — пока Ворнатти ворчал и лапал меня, а время все шло и шло. Приближается третья зима, а Янус все так же далек, как и прежде.

Джилли ссутулился на скамейке, дрожа от липкой влажности камня, просачивавшейся сквозь штаны.

— Быть может, его успехи в обучении ничуть не лучше твоих.

Маледикт пожал плечами, взгляд его оставался тревожным.

— Ты боишься, что он забудет тебя? — спросил Джилли.

Маледикт резко поднял голову, пораженный и испуганный.

Джилли вздрогнул. Неужели мальчик никогда не думал о том, что время течет не только для него, но и для Януса?

— Если он забыл… — проговорил Маледикт; в изменившемся голосе отразилась та же пустота, что и в глазах.

Джилли поморщился от саднящей боли в груди, а Маледикт, откашлявшись и вздохнув, опустился на скамейку. Джилли ощутил едкий запах крови и пота, вновь напомнивший о попытке отравления, предпринятой Маледиктом в отношении самого себя.

Юноша повертел в пальцах выпуклый осколок стекла, потом неподвижно уставился на него.

— Меня можно забыть?

— Нет, — прошептал Джилли. Маледикт сводил с ума. Переменчивый словно ртуть. Очаровательный. Нет, такого не забудешь.

Маледикт снова закашлялся — чередой натужных отрывистых звуков, словно человек, раздувающий огонь.

— Ты как себя чувствуешь? — забеспокоился Джилли. Дрожащими пальцами он взял Маледикта за запястье. Пульс был ровный, гораздо ровнее, чем у Джилли, который не мог не замечать пепельной серости лица юноши, теплой липкой крови на руках.

— Вполне сносно, — отозвался Маледикт. Он высвободил запястье и сполз на пол, чтобы откинуть голову на спинку скамейки. С гримасой отвращения отшвырнул носком сапога дохлую кошку. — Если не считать того, что месяцы проносятся мимо, а я никуда не продвигаюсь.

Набравшись храбрости, Джилли погладил влажные темные кудри. Маледикт вздохнул и, повернувшись, опустил голову ему на колени. Джилли оцепенел, чувствуя себя так, словно дикое животное по необъяснимой причине вдруг отказалось его укусить. Он опять неловко зашевелил пальцами, поглаживая Маледикта по макушке.