Книга Тень среди лета - Дэниел Абрахам

— Я видел спектакль.

— Правда? Теперь можешь забыть, то, что видел и слышал. Не то пойдешь по ложному следу. Я был слишком молод и глуп, и, боюсь, так и не поумнею. — Взгляд поэта сосредоточился на чем-то невидимом, нездешнем, минувшем. На миг лягушечьи губы тронула улыбка, потом он со вздохом моргнул и как будто очнулся. Глядя на Маати, поэт принял позу повеления.

— Погаси эти чертовы свечи! Я иду спать.

И Хешай-кво, не оглянувшись, встал и затопал по лестнице. Маати потушил все огни, зажженные Хешаем, погружая дом в полумрак. В голове у него роились полуоформленные вопросы. Над головой послышались шаги Хешая-кво, стук закрываемых ставней. Потом все стихло. Учитель лег в постель — скорее всего, заснул сразу. Маати задул последний огонек, кроме ночной свечи. Рядом раздался новый голос.

— Ты не принял моих извинений.

В проеме двери стоял Бессемянный, и его бледная кожа сияла в свете свечи. Одет он был в темное — то ли темно-синее, то ли бордовое, то ли черное. Тонкие руки сложились в вопросительном жесте.

— С чего бы мне их принимать?

— Из милосердия, например.

Маати невесело усмехнулся и направился прочь, но андат уже вошел в дом. Его движения были по-звериному грациозны и так же прекрасны, как у хая, но естественнее — настолько, насколько форма листа естественна для дерева.

— Мне правда жаль, — повторил андат. — И, прошу тебя, не держи зла на моего хозяина. У него был тяжелый день.

— Вот как?

— Да. Он встречался с хаем и узнал, что должен будет сделать кое-что неприятное. Но, раз уж мы остались вдвоем…

Андат уселся на лестнице. В его черных глазах притаилось лукавство, белые пальцы обнимали колено.

— Спрашивай, — сказал он.

— Что спрашивать?

— То, из-за чего у тебя такой кислый вид. Право, ты словно лимон жевал.

Маати замялся. Будь у него возможность уйти, он тотчас бы ушел. Однако путь в спальню был предусмотрительно перекрыт. Маати подумал, не разбудить ли Хешая-кво, чтобы не протискиваться мимо этого воплощенного совершенства.

— Послушай, Маати. Я ведь уже извинился за тот небольшой розыгрыш. Больше не буду.

— Я тебе не верю.

— Не веришь? Что ж, значит, ты умен не по годам. Я и вправду когда-нибудь снова тебя разыграю. Но сегодня, сейчас можешь спросить меня о чем угодно, и я честно отвечу. При одном условии.

— Каком это?

— Ты примешь мои извинения.

Маати тряхнул головой.

— Ну и отлично, — Бессемянный направился к полкам. — Не хочешь — не надо. Терзайся, если тебе так нравится.

Его бледная рука пробежалась по корешкам книг и вытащила том в коричневом кожаном переплете. Маати отвернулся, сделал два шага наверх, а потом застыл в нерешительности. Когда он оглянулся, Бессемянный сидел на кушетке перед свечой, поджав ноги и, казалось, был поглощен чтением.

— Он рассказывал тебе о Мияни-кво, верно? — спросил андат, не поднимая головы.

Маати не ответил.

— Вполне в его духе. Когда можно сказать обиняками, он так и делает. В нашем случае он начал с истории андата Три Как Одно, которая полюбила своего поэта, верно? Вот, посмотри сюда.

Бессемянный протянул ему раскрытую книгу. Маати спустился и заглянул в нее. Записи были сделаны рукой Хешая. Страница, на которую указывал андат, содержала таблицу, где проводились параллели между классическим пленением андатов Три Как Одно и Исторгающего Зерно Грядущего Поколения. Бессемянного.

— Здесь он анализирует свою ошибку, — произнес андат. — Возьми, почитай. Думаю, он так или иначе хотел отдать тебе эту книгу.

Маати взялся за мягкий кожаный переплет. Тихо зашуршали страницы.

— И все-таки он пленил тебя, — сказал Маати. — И не поплатился за это. Значит, ошибки не было, его стих удался.

— Расплата расплате рознь. Иную не сразу осознаешь или возвращаешь спустя какое-то время. Позволь кое-что рассказать о нашем хозяине. Он никогда не был приятен на вид. Даже во младенчестве. Отец отослал его прочь, так же, как твой — тебя. А когда Хешай, будучи учеником поэта, очутился при дворе хая Патайского, он влюбился. Представляешь нашего неуклюжего борова в роли ухажера? Тем не менее ему даже удалось снискать благосклонность. Обаяние власти подействовало, не иначе. Поэт повелевает андатом, а это почти то же самое, что повелевать богом. Однако, как только девица узнала о своей беременности, она от него отвернулась. Выпила какой-то гадкий настой, после чего у нее случился выкидыш. Для Хешая это было ударом. Отчасти потому, что из него мог выйти хороший отец. К тому же он понял, что его любимая с самого начала не собиралась строить с ним жизнь.

— Я не знал…

— Он мало кому об этом рассказывает. Но… прошу, сядь. Следующий момент очень важен для понимания, а если я и дальше буду стоять, задрав голову, мне сведет шею.

Маати знал, что разумнее всего будет развернуться и пойти спать. Однако он сел.

— Вот и славно, — сказал Бессемянный. — Итак. Ты, конечно, знаешь, что андаты суть чистые идеи. Замыслы, воплощенные в форму, наделенную свободой воли. Труд поэта состоит в том, чтобы добавить идее черты, которыми та сама по себе не обладает. Например, у Ниспадающей Влаги были совершенно белые волосы. Почему? Этот признак не имеет отношения к ее сущности. Как и низкий голос. Или, в случае Три Как Одно, любовь. Откуда же эти черты берутся?

— От поэтов.

— Именно, — согласился андат с улыбкой. — От поэтов. Теперь представь себе нашего Хешая в юности — немногим старше тебя. Он только что потерял ребенка, который мог стать его семьей, женщину, которая могла бы его любить. Невысказанное подозрение того, что отец его ненавидит, боль от воспоминаний о матери, которая позволила оторвать его от себя, пожирают его изнутри, как рак. И в этот миг его призывают в Сарайкет — воплотить андата, который бы двигал торговлю, спас город от вымирания. Он создает меня. Взгляни, что получилось, Маати, — продолжил Бессемянный, разводя руки, словно на осмотре. — Я прекрасен. Умен. Уверен в себе. В древности Мияни-кво создал себе совершенную пару, а Хешай-кво воспроизвел самого себя — таким, каким он мечтал быть. И я до малейшей детали был бы подобен ему, будь он вправе выбирать свой облик. Однако наряду с этим он вложил в меня все чувства, которые совершенный Хешай, по его мнению, должен испытывать к настоящему. Вместе с красотой, мудростью и хитроумием он наделил меня ненавистью к самому себе, жирному поэту Хешаю.

— О боги! — выронил Маати.

— Нет-нет, идея была блестящая. Вообрази, как глубоко он себя презирал. И я это унаследовал. Андаты — глубоко противоестественные существа. Все мы стремимся вернуться к небытию так же, как капли дождя стремятся к земле. Однако нашу природу можно обмануть. Именно эту часть стиха он перенял у Мияни-кво. Три Как Одно хотела свободы, но также хотела любви. Я тоже хочу свободы, а еще хочу увидеть, как будет страдать мой хозяин. Нет, это в его замысел не входило. Он решил, что допустил небольшую погрешность, которой не придал значения, пока не стало поздно. Но вот в чем вопрос: почему он избегает тебя и не хочет учить? Почему не взял на церемонию с хаем? Я отвечу: он боится. Чтобы занять его место, тебе придется лелеять свои худшие чувства. Проникнуться той же ненавистью, что испытывал к себе безобразный, отвергнутый, одинокий Хешай — тот, кого вечно дразнили одноклассники, кто за последние двадцать лет не был с женщиной, за которую не приходилось платить, кого даже утхайемская стража считает недоразумением и терпит только по нужде. Мальчик мой, он боится за тебя. Потому избегает.