Книга Крылья - Юрий Нестеренко

И менее всего я ожидала, что сама окажусь в подобной ситуации!

Там были высокие широты, суровые и дикие южные земли, где снег лежит по двенадцать месяцев в году, а здесь привычный умеренный климат и чуть ли не центр Ранайского королевства. Однако, в отличие от Тнааксена, меня никто не собирался искать…

И все же я совершенно не собиралась поступать так с Йарре! Что угодно, только не это!

Однако мысль об этом навела меня на другую идею. Непослушными руками я кое-как расстегнула верхние крючки плаща (не тронув нижние, чтобы ветер не разметал полы). Метель сразу ворвалась под накидку, но я и так Уже промерзла насквозь и почти не заметила этого. Я разделалась с застежкой жакета, отряхнула от снега шерсть Йарре и легла на спину тйорла, плотно прижавшись к нему; теперь наши тела разделяла лишь тонкая ткань рубашки, и я надеялась, что живое тепло его могучего организма согреет меня. Вскоре мне и впрямь стало теплее; одновременно я почувствовала, до чего же меня вымотала эта борьба со стихией; глаза слипались сами собой, невыносимо хотелось спать… Я понимала, что уснуть на морозе — это смертельно опасно, но Йарре все еще куда-то шагал, и размеренные движения его большого тела укачивали, успокаивали, убаюкивали…

И вскоре не осталось уже ни холода, ни ветра, ни снега; я снова оказалась в Йартнаре, и со мной были мама, молодая и веселая, и отчим, живой и здоровый, и Ллуйор, девятилетний мальчик.

— Ты же взрослый, Ллуйор, — сказала я.

— Нет, — ответил он, — это была просто игра, ты что, забыла? Мы играли в принцессу и злодея. Мы же друзья, Эйольта, друзья на всю жизнь!

— А ты не ранен? — обратилась я к отчиму.

— Нет, — ответил он, — тебе это просто приснилось. А теперь ты проснулась, и мы всегда будем вместе.

И они все трое рассмеялись над моей недогадливостью.

— А то, что я не умею летать, мне тоже приснилось? — спросила я с надеждой.

— Конечно, — ответила мама, — ты прекрасно летаешь.

И я расправила крылья, и взмахнула ими, и без всяких усилий поднялась над полом; тогда я тоже засмеялась, сделала круг по комнате и вылетела в окно. Стоял чудесный летний день, всюду цвели большие цветы, похожие на цветы тнуала, только разноцветные; я поднималась все выше и выше, теплый ласковый ветер нес меня над цветущей землей… Никогда в жизни я не испытывала такого полного, всеобъемлющего счастья. Отчим, мама и Ллуйор бежали за мной по земле, и их голоса доносились все слабее, но меня это не беспокоило — я понимала, что налетаюсь и вернусь к ним и мы опять будем вместе.

— Правильно рассуждаете, барышня, — сказал доктор

Ваайне. — А сейчас позвольте представить вам пришельцев со звезд.

Я повернула голову и увидела крылатых аньйо — мужчин и женщин, которые летели сбоку от меня и махали мне руками. Двое подлетели совсем близко и подхватили меня.

— Осторожней, держите! — напутствовала их третья аньйо.

Я хотела ответить, что в этом нет нужды, ибо я и сама прекрасно умею летать, но тут один из пришельцев-мужчин скептически осведомился:

— Да он живой ли?

— Живой, вишь, дышит, — ответил ему один из державших.

— Ну, повезло парню, считай, второй раз родился, — откликнулся другой пришелец.

— Какой парень, глаза протри! — возразили ему неожиданно визгливым голосом. — Девка это!

— Да ну? — удивился тот. — А шпага-то?

— Из благородных, видать, — уважительно предположил еще кто-то.

Я хотела пояснить им, что, согласно ранайским законам, право носить шпагу, помимо дворян и солдат, имеют также королевские чиновники, члены городских магистратур, профессора и студенты королевских университетов, купцы трех высших категорий и ремесленники в ранге не ниже мастера, а также дети всех перечисленных с возраста 13 лет. Под детьми, разумеется, обычно подразумевают сыновей, но в законе это, к счастью, не прописано. Однако я с удивлением обнаружила, что язык мне не повинуется и изо рта вырывается лишь какое-то мычание. Да и вообще, солнечный свет как-то померк, небо, цветущая земля и парящие аньйо исчезли. Осталось лишь ощущение, что меня куда-то несут, и чувство непривычной легкости. Но я чувствовала, что нужно лишь приложить небольшое усилие, чтобы вновь вернуться в летнее небо.

— Кладите сюда, — напутствовал первый из женских голосов. — И снимайте одежду. Сайкре, где спирт?

Я почувствовала, все еще с трудом осознавая, что происходит, как меня кладут на что-то мягкое, стаскивают сапоги, чулки, верхнюю одежду… Потом меня перевернули на живот.

А затем вдруг раздался оглушительный визг.

От этого визга я окончательно проснулась. И поняла, что готова убить визжавшую. Не только потому, что ее голос был на редкость противен, но в первую очередь за то, что она отняла у меня, быть может, самый чудесный сон в моей жизни.

Впрочем, у меня не было сил не только кого-то убить, но даже открыть глаза.

— Фу ты, дура, Сайкре, — произнес после короткой паузы тот же женский голос, что отдавал распоряжения и раньше. — Чего разоралась? Ну крылья, ну и что? Не ее вина, что она такой родилась. Судьба, значит, такая. Тебе бы судьба выпала — и ты бы такой была.

— Господь с вами, хозяйка, экие вы ужасы говорите, — испуганно откликнулась визгливая Сайкре. — Нечистой силы вы не боитесь.

— Цыц, дура! — прикрикнула хозяйка. — Какая нечистая сила? Али не знаешь, что и по церковному, и по мирскому закону крылатые нам теперь равны? Вишь, шпага у ней и деньги, верно, водятся… вон кошель-то тяжелый. Может, графа какого дочка, у них ведь тоже крылатые рождаются. Мы за ней хорошо ухаживать должны. Йашна, Китнайа, не стойте столбом, разотрите ее! А, да что с вас взять, лучше я сама. А вы воду и чистое белье несите.

И жесткие сильные руки принялись растирать меня спиртом, так что в скором времени вся моя кожа горела; но я по-прежнему лежала без сил, не открывая глаз, и хотела только одного — чтобы меня оставили в покое и позволили вновь провалиться в черноту сна. Несколько раз меня переворачивали, я чувствовала прикосновение теплой воды, потом махрового полотенца и чистого белья. Наконец моя мечта исполнилась — меня накрыли теплым одеялом и потушили свет.

Следующие несколько дней выпали у меня из памяти. Серо-коричневое вязкое марево бреда сменялось черной пустотой небытия; лишь иногда я на какие-то мгновения осознавала, что больна, что лежу в незнакомой комнате, и жадно глотала прохладную воду из чашки, поднесенной кем-то к губам. Но вот наконец в одно прекрасное солнечное утро — знаю, знаю, что это пошлый штамп, но что же делать, если так оно и было на самом деле — я проснулась. Именно проснулась, а не очнулась. Некоторое время я просто лежала, глядя на пылинки, порхающие в солнечном луче, и привыкая к вернувшейся реальности мира, потом высвободила руку из-под одеяла и потрогала лоб. Он был влажный, но прохладный. Жара больше не было.