Книга Избранный - Максим Замшев

До встречи с Мариной Климов любил абстрактно потолковать об отношениях между полами. У него была даже своя теория. Он хранил уверенность в том, что женщины никогда не влюбляются в мужчин. Все это россказни романистов прошлого века и кинематографистов нынешнего. Особы слабого пола большую часть своей жизненной энергии тратят на то, чтобы подобрать себе мужчину, как подбирают помаду, одежду, собаку. Они ищут в друге набор определенных качеств, в той или иной степени отвечающий их запросам. Такой выдержке и терпению можно только позавидовать. Никто из них не хочет спешить: а вдруг попадется лучше? Чувственный момент для женщин в выборе спутника жизни не главный. Если что, она найдет партнера на одну ночь, чтобы потом забыть навсегда. И никогда этот внезапно брошенный «одноразовый» любовник не поймет, что он просто не рассматривался как предмет выбора, и в этом, на самом деле, большая его удача. Участь тех, кого выбрали, – незавидна. Их заманят как собаку куском сахара, а потом выжмут как лимон вместе с цедрой в любом предложенном качестве – мужа, любовника, покровителя и т. д. Только от женщин можно услышать такую чудовищную в своем цинизме фразу: «он мне подходит». У мужчин все по-другому. Ведь для них в основе отношений всегда лежит страсть, влюбленность, безумие, и сила этих ощущений зависит от индивидуального темперамента, и не отчего больше. В настоящих мужчинах вы никогда не найдете никакого практицизма по отношению к возлюбленной. Женщина понравилась. Надо действовать и пожертвовать всем ради достижения цели. Пока он не добьется ее, страсть будет жечь. Но как только предмет воздыханий сдастся, именно эта конкретная влюбленность в конкретную персону может моментально улетучиться, освобождая место своим стремительным сестрам. Мужчина охладел. Он не отвечает на звонки. Сбитая с толку дама, увидевшая в новом друге весь набор искомых качеств, пребывает в негодовании. Она не в состоянии ничего понять. Подкатывает глухое отчаяние, и она бомбардирует свою цель похлеще любого военного самолета. Но… такова жизнь. Партия проиграна. Ничего не изменится. В итоге женщина страдает и укрепляется в расхожей, жутко банальной сентенции: все мужики – сволочи.

Климов, считавший себя человеком, достаточно повидавшим, и многократно проверявший свою теорию о чувственном взаимоотношении полов, с Мариной чего-то не рассчитал. Он расслабился: не перестал отвечать на звонки, думал, что все само собой разрешится. А в отношениях с подругой, запомнившей, как пахнет твоя подушка по утрам, надеяться на это – заблуждение опасное и непростительное. Теперь с каждым днем победа Марины над ним растет и крепнет. Он попался и уже не владеет собой в достаточной мере и, оттягивая каждый день решительный разговор, все ближе подводит себя к нежелательной развязке. А у них уже общие деньги и в его квартире все больше ее вещей. Так, чтобы не носить туда-сюда…

«Неужели придется жениться?» – от этой мысли ему стало невероятно тоскливо. И не потому, что он был таким уж закоренелым холостяком. Угнетала банальность самой ситуации, ее пошлость. «У Марины такой замечательный отец! С ним так увлекательно попить на кухне чайку за необязательной, абстрактной, но крайне интересной беседой! Жалко будет старика, когда тот поймет, что друг его дочери – обманщик. А может, он уже давно все понял. Надо обязательно сфотографировать урну Махно, как он просил. Обязательно!»

Мучивший Климова своим храпом мужик проснулся:

– Земеля? Ты? Ой! Извините. Ну, слава богу. Летим. А то я понять ничего не могу… Куда это, думаю, жена меня опять запихнула. Замучила, ей-богу. То одно, то другое. Вот насилу в отпуск вырвался. Хочу, говорю ей, в Париж. И меня ты не остановишь! Надо их учить. А то совсем от рук отбились!

Он еще где-то полминуты изучал никак не реагировавшего на него Климова, потом придвинулся, обдав перегаром, и доверительно предложил:

– У меня, кстати, имеется. Может, дернем за мягкую посадку?

Климов вежливо отказался. Мужик не расстроился, только выразительно, не зло усмехнулся, достал из недр кейса початую бутылку коньяка и, отсалютовав ей попутчику, изрядно отхлебнул. Минут через пять он снова чудовищно захрапел.

Дневник отшельника

В прошлой своей жизни я часто слышал выражение социальная справедливость. За эту справедливость упорно и много боролись, но еще больше о ней говорили. Попадались и те, кто грезил о ней по ночам, шептал ее имя, был идеально и преданно влюблен в нее. Признаюсь, и у меня время от времени возникали мысли о том, что как-то все не так устроено в обществе. Мне не нравилось, что кто-то может спускать в казино целые состояния, а кто-то подыхает от голода. Как объяснить, что мы, обедая в ресторане, можем не доесть столько, сколько хватило бы кому-то для того, чтобы не умереть с голоду? Сейчас я понимаю, как наивны и беспросветно оторваны от человеческой природы были мои размышления. Никакая справедливость невозможна на земле. Вы спросите почему? Что ж! Слушайте и недоумевайте! Я уже писал о стремлении дьявола классифицировать весь человеческий обиход. Так вот и здесь не обошлось без него. В дело идет все. Сословия, классы, профессии, расы, цвет волос, языковые группы. Это выстраивается в определенной пропорции, главный принцип которой можно выразить весьма вульгарно: подняться повыше и оттуда плюнуть на нижнего. В стремлении совершить это человек готов на все: на хитрость, предательство, измену, упорную круглосуточную работу. Чем выше поднимаешься, тем меньше думаешь о социальной справедливости. Ее же отсутствие беспокоит только тех, кто находится на нижних ступенях лестницы. Причем любопытно отметить, что справедливость они видят исключительно в том, чтобы их личное положение в системе улучшилось. Из этого вытекает колоссальная мировоззренческая цивилизационная ложь. Человеческое сообщество в иные моменты своего развития-упадка усердно радеет за социальную справедливость, но это радение заключается только в одном: во всяческом поощрении продвижения вверх. Стремящегося вверх награждают уважением, формируют вокруг него соответствующее общественное мнение, на него надеются родные и близкие. Но стоит ему остановиться в своем движении, все отвернутся от него, будут терзать его упреками и презрением. Что ты за человек? Каковы твои душевные качества? Есть ли у тебя талант? Эти вопросы мало кого интересуют. Главное, чего ты достиг. По шкале достижений тебе будут выставлять оценки. До оценки «хорошо» мало кто сохраняется в том виде, в котором задумал человека Господь.

Случаются в истории такие периоды, когда борьбу за социальную справедливость начинают понимать как некую идею фикс. Это происходит в том случае, когда отдельно взятая личность уже неспособна самостоятельно восходить к вершинам социальной значимости в силу своей сознательной маргинальности или из-за поколенческой слабости генофонда… Тогда личности сбиваются в революционную стаю, чтобы вместе клевать не устраивающую их систему. Их цель проста: разрушить ту регламентированную структуру, в которой их движение вверх, а порой и существование вообще обречены. Время от времени это приводит к тому, что трухлявое дьявольское дерево обрушивается. Но дьявола это нисколько не заботит и не огорчает. Уж кто-кто, а он прекрасно осведомлен о природе человека. На останках рухнувшего социального древа очень скоро вырастает другое, причем классифицироваться победители будут строго по величине вклада в общее дело. Патетические слова о всеобщем братстве и равенстве вскоре забываются. Идеи истончаются за абсолютной своей утопичностью. Когда дело сделано, первыми уничтожаются лозунги, а бывшие неудачники наслаждаются обретенными привилегиями. А в скором времени новые низы начинают выражать недовольство, заговаривают о справедливости и прочей чепухе. И все повторяется с поразительной похожестью. Справедливости нет, дорогие друзья! И нечего о ней говорить. Все мы равны только перед Богом. А царство Его не на земле. Кто-то подумает, что я призываю к анархии, к некоему идеалу, который попытался создать Нестор Михненко, по кличке батька Махно, в своем Гуляйполе. Но анархисты тоже люди, и кто знает, каким бы буржуем стал Махно, не утопи он свое золотишко в одной из европейских речушек. А вокруг человека не может существовать ни равенства, ни братства, ни справедливости. И слава Богу что не может. Все внутри нас!