Книга Под созвездием Меча - Сергей Куприянов

– Ты чего?! Как тут достанешь? Уходить надо. Погоня на плечах висит.

– Надо доставать. Без него не пойдем, – уперся монах. Причем уперся жестко, всерьез, видно, что не своротить. Осторожно, оглядываясь на склон, стал слезать с седла.

Но зачем ему труп? Может, у них по вере так? Пакит посмотрел на второго, того, что светил. Отсвет луча падал ему на лицо и оно оказалось таким же – решительным, сосредоточенным. Фанатики.

Он посмотрел вниз. Время убегало стремительно, как вода из ладоней. Плюнуть бы – пусть сами достают, если так хочется. Но ведь без них не уйдешь! А они... Прокопаются, в сутанах-то своих, все время и выйдет, а горцы рядом.

– Свет удержишь? – спросил он у второго монаха, подразумевая, что свет потребуется ему хотя бы до тех пор, пока он не доберется до тела.

– Конечно.

– Тогда я пошел. А вы двое спешивайтесь и идите вперед. Коней оставьте. Догоним вас.

– Погоди, мы тебе...

– Я один! – отрезал он.

– Тогда посмотри там... вокруг.

Он даже не кивнул. Масляной каплей скользнув с коня, бросился вниз по склону.

Еще в детстве, когда с другими мальчишками играл в дюнах, научился быстро спускаться по ним наискось, по нетронутому песку. А пески на его родине коварные, засыпали, затягивали даже опытных мужиков. Здесь, на горном склоне, оказалось почти так же, как в детстве. Только вместо песка камни. Спускался Пакит быстро, почти бегом, делая большие зигзаги. Если бы свет находился в руке у него, то было бы намного удобнее. Надо было спросить у монаха. Хотя волшебство, куда там.

Два или три раза оскользнувшись и едва не упав, он добрался до коня и его всадника. Животное было еще живо. Теперь, вблизи, стало видно, что оно, все еще агонизируя – долго-то как! – бьет тяжелым копытом в обтянутый сутаной бок, отчего тело монаха вздрагивает, будто тоже прощается с жизнью, за компанию. Только при такой разбитой голове даже капли жизни в теле не могло остаться. Впрочем, Пакит видел раны не менее страшные, при которых люди еще жили. Правда, не выживали. Перевернув тело на спину, хотел посмотреть в глаза, но смотреть там оказалось не на что. Месиво. А голова повернута так, словно не на костях держится, а на одной коже. Мертв.

Подхватил было тело, но что-то его держало. На мгновение Пакита охватила суеверная и страшная мысль о духе горы, который схватил и не хочет отпускать свою жертву. Но потом в дрожащем луче света увидел, что нога монаха застряла в стремени, вычурном, глубоком, с широкой подножкой. Это стремя он узнал. Если бы не оно, глубокое, удобное, монах, может, и успел бы выскочить из седла. И ведь сказано же всем было – вынуть ноги! А может, и не спасся бы. Как тут угадаешь.

Высвободив ногу, вдруг увидел на пучке травы незнакомый предмет. Наклонился, поднял – вроде шкатулки с закругленными углами и гранями. Осторожно взял в руку и вспомнил просьбу старшего из монахов посмотреть вокруг. Огляделся в прыгающем пятне света, пошарил глазами, но больше ничего не нашел. Последнее, что увидел здесь, это глаз животного, смотревшего на него как... Нет, не передать. С мольбой? Особенно странно это у гордого, если не сказать высокомерного коня, привыкшего грудью раздвигать других. А теперь глаз округлился и почти вывалился, налившись кровью. В одно движение Пакит выхватил меч и рассек коню горло, отступив так, чтобы кровью не забрызгало. Круг света вздрогнул и отскочил в сторону.

Взвалив мертвое тело на плечи, поспешил вверх, двигаясь наискось. Звуки погони приближались. До того как он достал монаха, Пакит старался не обращать на них внимания, сосредоточившись на спуске, но теперь они стали слышны очень отчетливо. И, если он не ошибался, преследователи разделились на две группы. Что ж, правильно...

Когда взваливал мертвого на седло, ноги его дрожали так, что идти не мог. Усталость и страх. Страх и усталость. Двоих монахов уже не было. Куда же они все-таки так...

– Помоги, – попросил он монаха.

Сил влезть в седло самому не было. Тот сноровисто подставил руки, а когда воин поставил на них колено, прямо подбросил, так что в седло Пакит не сел, а упал, плюхнулся, звонко припечатавшись задом. Привязать бы труп, упадет. Оглянулся сказать, но монах уже что-то проделывал с телом товарища. Догадался.

– Вперед, – сказал он.

Тот, с блестящими глазами, был прав. На последнем этапе все средства хороши. Но это их последний этап. Не его. Ему еще предстоит возращение во дворец.

Кони не то отдохнули, не то тоже что-то поняли про последний рывок, но сразу пошли ходко, выкладываясь. Из-за облаков выглянула желтая луна, так что можно было и не светить. Пару раз Пакит проваливался в забытье, засыпая на короткое время. Страх и усталость... Вскоре они догнали двух монахов. Те были в нескольких шагах от края склона, до которого добираться пришлось почему-то долго. Или так только показалось? Вспомнив о горько-сладком брикете, которым его угощали, сунул пальцы в кошель, достал обломок и сунул в рот. Вскоре захотелось пить. А потом они выбрались на плато.

В лунном свете оно казалось ровным, пусть и с заметным уклоном, тут и там видны камни, большие и не очень, кусты и пучки травы, какие-то холмики и ямки, но после склона здесь казалось не хуже, чем на дворцовом плацу. Шагай себе и шагай. Или скачи во весь опор. Конь под Пакитом тяжело поводил боками.

А слева с гиканьем скакали горцы. Видно, они знают куда более короткий и удобный путь на плато. И никакого волшебного платка им не нужно.

– Куда дальше? – спросил он.

Ни вокруг, ни впереди не видно ничего такого, к чему стоило бы стремиться с таким упорством. Горы и камни. Дикая, неприветливая местность.

– Туда, – показал рукой старший.

На горы показал.

– Далеко еще? – спросил Пакит, скрывая безнадежность. Не уйти.

– Прилично, – со вздохом ответил монах. Тоже скрывая безнадежность.

Все устали. И все всё понимали.

– Садитесь. По двое на коня. Я сзади. Постараюсь вас прикрыть. – И сразу поправился. – Прикрою.

Видно было, что монах колеблется. Тоже решил драться? Голыми-то руками? А ведь не мальчишка уже.

– Быстрее!

– На, – наконец решился он, что-то протягивая на ладони. Маленькое, белое и круглое. Жемчужина? Только почему плоская?

– Не надо.

– Съешь.

Это он спрятать так хочет, что ли? Или волшебство? Да хотя какая разница. Пакит взял это с ладони и положил в рот. Сделал усилие, собрав вязкую слюну, и проглотил.

– Надо было разжевать, – с сожалением проговорил монах. – Ладно! Погнали.

И они погнали. Луна очень некстати вышла. Самая пора ей спрятаться и спрятать беглецов, видных теперь, как муха на блюде.

С жизнью воин должен расставаться с гордостью, потому что жизнь ему дана для того, чтобы служить господину, которому она принадлежит без остатка и до конца. Смерть в бою почетна, ибо свидетельствует о доблести воина, которой станут гордиться. Подвиг во имя господина есть служение ему, а служение – высшая доблесть воина. Один дворцовый воин стоит любых десятерых солдат.