Книга Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка - Александр Сапаров

Довольный дьякон ушел, не забыв положить две деньги в руку Антохи – за ущерб. Итак, моя медицинская практика в Москве началась.

Плохо было то, что эфира оставалось совсем немного, и хотя мы старались держать его в бутылях с притертыми пробками и заливали воском, он все-таки испарялся. Но я сейчас уже в подробностях отработал всю технологию производства и очистки эфира, и Антоха тоже мог механически провести все эти манипуляции, смысл которых он не особо-то понимал, но для него было ясно, что мы что-то делаем с обычным хлебным вином. После чего оно превращается в дурман-водку.

После ухода дьякона я пошел смотреть, на какой стадии находится строительство моей мастерской-лаборатории. Работа кипела, построить сарай трудностей не представляло. Вот печка с перегонным кубом – это было сложно, но Федька привез сегодня много чего для лаборатории и завтра снова собирался на торг, а печник должен был прибыть завтра, и мне предстояло объяснить ему все хитрости, которые я планировал.

Обед подали поздно, я привычно поел в печальном одиночестве. Прислуживали мне моя кормилица и Матвей. Фекла, пока я ел, все время вздыхала.

Когда спросил, что она так вздыхает, услышал следующее:

– Ох, Сергий Аникитович, ты такой был тихий отрок, все молился больше да книги святые читал. А сейчас не узнать, изменился совсем, цельный день шум и гам стоит. Теперича так каждый день будет?

– Да нет, Феклушка, вот наладим все, и станет потише, только болезные ко мне теперь ходить будут. Государь Иоанн Васильевич думает, на какую службу меня взять, а деньги-то сейчас нужны. С вотчины пока доходов нету, так что готовьтесь: начнут люди новые появляться, тихо, как раньше, не будет.

Фекла вздохнула и перекрестилась на икону, висевшую в красном углу.

На следующий день все началось так же. Я опять проснулся одним из первых. Вышел во двор, когда еще там никого, кроме сторожа, не было видно. Но мое появление сразу подняло всех, началась суета. Я же, взяв двух вчерашних холопов, которые намедни бдительно охраняли меня от дьякона, отправился в церковь на утреннюю службу. Когда встал на свое место, поп удивленно посмотрел на меня. После окончания службы я подошел к нему и завел разговор о том, что чувствую в себе силу писать иконы и прошу для этого благословения и разрешения. Живу я смиренно, кротко, стараюсь выполнять все заповеди Господни по мере сил своих. А для своей приходской церкви напишу икону в дар, какую отец Евлампий пожелает. Также собираюсь я лечить больных именем Господа и прошу, как все будет сделано, освятить мои постройки. Отца Евлампия речь моя воодушевила, и он благословил меня, но вот насчет икон сказал, что посоветуется с вышестоящим начальством. Тем не менее пока попросил написать небольшую икону – образ Николая Угодника, как я понял, эта икона была нужна Евлампию для показа епископу. Что же касается моей лаборатории, то здесь поп заосторожничал и сообщил, что освящение может состояться только после осмотра помещения им и еще несколькими монахами.

Когда мы вернулись, все вокруг бегали как подстреленные. Пришла подвода, груженная досками для мебели, в очередь стояли подводы с кирпичом и железом для постройки печи. А надо всем этим царил Федька, который успевал давать команды, куда и что нужно выгружать и складывать. Дед Васька Санник также был тут. Он проверял свои инструменты, а за ухом у него торчал, почти как у наших плотников, карандаш. Только не химический, а серебряный. Я еще подумал: неплохо дедок устроился, не у каждого художника такой карандаш имеется. И вдруг сообразил: а вот тебе еще один способ стать богатым – начать делать карандаши.

Вид стройки меня настолько воодушевил, что я позавтракал с большим удовольствием. Мне не терпелось внести свою лепту в это дело.

Поэтому я достал краски, купленные еще в Торжке, и небольшую кипарисовую доску, уже подготовленную для письма, – с тем чтобы написать образ Николая Угодника. Фекла, которая, зайдя ко мне, спросила, что я делаю, услышав ответ, встала на колени и со слезами на глазах стала молиться, чтобы ее мальчику Господь дал силы для такой работы.

Осмотрев доску, поставил ее напротив окна, взял в руки палитру и положил первый мазок. Как всегда, когда рисовал, я не обращал внимания на окружающее, когда же оторвался от работы, оказалось, что вокруг молчаливо стоит вся моя прислуга и, открыв рты, наблюдает за рождением святого лика. Я закрыл недописанную икону тряпицей и встал, чтобы выслушать хвалы моим способностям. Но больше всего меня заинтересовало явное уважение в глазах Васьки. Видимо, ремесленник уважал в людях их таланты. А просто боярин был для него только источником дохода, и больше ничем. После этого Васька выслушивал мои объяснения с гораздо большим вниманием и, похоже, понял, что такое письменный стол с ящиками, полки для книг, легкие стулья и шкаф. Поговорив со столяром, я вышел на улицу и пошел в мастерскую. Там уже на дубовых плахах выкладывалась печь. Печник с помощником работали молча и быстро. И – о чудо! – печник был трезвый! «Да, шестнадцатый век не двадцатый!» – подумал я.

Федька подошел ко мне и повинился:

– Сергий Аникитович, вы пока икону малевали, тут болящие приходили, но я их всех знаю, за душой у них ни копейки нет. Мы им Христа ради подали всем, а лечатся пущай молитвой.

Я стоял в раздумье: с одной стороны, мой долг врача говорил, что нужно помогать всем, с другой, буду помогать всем – останусь гол как сокол. И я для себя решил: пока богаче не стану, серебра-злата не соберу, беднякам помогать буду только по выбору, родне там или еще кому.

– Федор, я тебя ругать не буду, но в следующий раз, если я здесь, зови меня. Я сам решу, помогать больным или нет. Да, еще, Федька, найди мне из Холмогор купца какого, надо мне с ним поговорить…

В таких заботах прошло несколько дней. Через неделю в моей спальне стояла нормальная деревянная кровать, в которой можно было не полусидеть, а именно лежать. Правда, Феклуша глядела на эту кровать со страхом:

– Как это ты, Сергуша мой, не боишься лежа спать? Ведь черти унесут! Свят, свят, прости, Господь, прегрешения мои.

Рядом со спальней был кабинет с письменным столом, выдвижными ящиками. На столе стояли чернильница, зачиненные гусиные перья, коробка с сухим песком. На полках пока было пусто. Но я надеялся, что там со временем появятся книги.

Операционная тоже была практически готова. Небольшое помещение. Пол, выложенный камнем, хорошо мылся. Посередине – стол для операций, а в углу – кресло для удаления зубов. Я учел прошлый опыт, и к креслу приделали крепкие ремни, так что для посторонних людей зубоврачебное кресло казалось чем-то вроде орудия пытки.

На столах под чистыми кусками холстины лежали инструменты, привезенные из Торжка и заказанные уже здесь, у местных умельцев.

Стараниями женщин в углу двора, где уже сошел снег, был разбит небольшой огородик, там планировалось посеять семена всех лечебных трав, которые я смог найти.

Перегонный куб в мастерской уже работал, и первые литры очищенного спирта стояли, ожидая своей очереди превращения в эфир. Купоросное масло также было закуплено и хранилось в безопасном месте, чтобы никто любопытный не обжегся.