Книга Четыре жезла Паолы - Алла Гореликова

К границе подошли под вечер. Выбрались из леса, и Паола замерла, забыв дышать, не в силах впустить в себя новое, невиданное прежде: огромную, чистую, сверкающую острыми звездными искрами белизну. Бесконечную, до горизонта, до неба; и даже само небо над нею утратило синеву Жизни, поблекло, затянулось белесой дымкой. Как в зеркале, подумала Паола; впрочем, мысль мелькнула мимолетно и тут же забылась, оставив лишь удивление.

— Плохо, — тихо сказал Гидеон, — тропу замело. Надо к лесу пробираться.

— А есть тут лес-то? Как вообще деревья расти могут в этом… — Паола наклонилась, осторожно дотронулась до белого… «снег», подсказала себе. Снег уколол пальцы хрустким холодом — совсем не сильным, терпимым. Может, не так уж тут будет и страшно?

— Растут как-то. — Гидеон пожал плечами. — Вон он, лес.

Паола прищурилась, заслонила глаза ладонью: белизна мешала разглядеть, на что показывает рыцарь. Показалось, и правда темнеет что-то вдали.

— Давай вернемся, — предложил вдруг Гидеон. — Туда дойти до темноты не успеем, не в снегу же спать.

В покинутом ими зеленом сосняке, где-то совсем близко, переливчато завыл волчий вожак. Ему ответило слаженное торжествующее многоголосье. Девушка вздрогнула. Послышалось: только вернитесь, ждем…

— Нет, пойдем лучше. Возвращаться — не к добру.

Ноги провалились в рыхлое, холодное, глубокое — почти по колено. Паола взвизгнула, взмахнула крыльями.

— Правильно, — буркнул Гидеон, — лучше лети.

Сам он продирался по снегу, как по болоту, медленно, с явственным усилием, оставляя за собой распаханную борозду следов. Сумерки окрасили снег синим, и Паола подумала: здесь, похоже, небо и земля и правда друг в друге отражаются.

А еще здесь слишком уж свободно звукам. Воет — а не поймешь, далеко ли, близко. Паола все оглядывалась, вертела головой, боялась — набежит стая, возьмет врасплох. Даже она, неопытная, понимала: рыцарь не сможет долго сражаться, увязая в глубоком рыхлом снегу.

— Гидеон, мне страшно… — Стыдно было признаваться, но молчать — и вовсе невыносимо. К тому же Паола никак не могла унять дрожь.

— Мне тоже, — мрачно признался рыцарь. — Вот что, если встретим кого, ты говори — ближний город ищем, к старейшинам идем. А зачем, не знаешь, я командую.

— Ладно, — согласилась Паола. — А с чего ты вдруг так? Они ж нам союзники, чего бояться?

— Они нам — да, — Гидеон отчетливо скрипнул зубами, — а мы им? Да кто знает, как оно сейчас, сколько без вестей по глуши шатаемся… Эх, Паола, будь моя воля…

Рыцарь резко выдохнул, наклонил голову и пошел вперед. Снег стал глубже, Гидеон брел медленно, шепотом ругаясь сквозь зубы. Черные волосы покрылись инеем. Паола подышала на закоченевшие руки, растерла лицо, уши. Оглянулась. Зеленые земли виднелись куда ближе, чем она думала. Как же медленно двигаться по этому снегу! Прав был Гидеон, не стоило идти сюда на ночь глядя, не успеют они к ночи до леса…

А еще здесь очень уж быстро темнеет. Привычный неторопливый вечер скомкан, ужат до предела: уходящий день до последнего цепляется за белизну снега, кажется, еще долго должно быть светло, и вдруг — ночь. И ветер — тоже вдруг.

Ветер поднялся внезапно и резко. Вот только притененный синими сумерками снег нетронутой гладью стелился под ноги, и вдруг — взвихрился, ударил в лицо сотней злых острых булавок, забил глаза белесой мутью, завыл, захохотал в уши. Белый кокон обнял Паолу. В один миг она потерялась, перестала понимать, откуда и куда шла, а главное — где Гидеон. Она попыталась крикнуть, но ветер заглушил ее голос, забил рот снегом, перехватил горло удавкой. Она протянула руку, но рука не нашла опоры. Откуда-то Паола знала: попытается взмахнуть крыльями — останется без крыльев. Переломает, перемелет, сомнет… Паолу охватил ужас — слепой, животный, помрачающий сознание. Она умрет. Они оба умрут. Вот прямо сейчас. Они замерзнут насмерть, их тела занесет снегом, волки обглодают их, ветер разметет кости… и споет метель… Слезы примерзали к ресницам, ни рук, ни ног уже не было, не было будущего, не было надежды, только пел смутно знакомый девчоночий голос, тихий, заунывный, равнодушный, о том, как в ночи темным-темно. И выли волки. А может, это в маленьком городке далеко-далеко отсюда, на самой границе с орочьей полынной степью, веселая маркитантка баюкала дочку-безотцовщину.

Паола очнулась от боли. Жгучей, жарко-знобкой, багрово-алой. Она горела, пылала, варилась в кипятке, в адовой кипящей смоле. Это смерть? Она умерла и попала в ад? Но за что?

И, если это ад, где черти, демоны и… кто там еще в аду? Почему не пахнет серой?

Может, был бой, и она ранена, обожжена? Паола шевельнула рукой, пытаясь добраться до кошеля с эликсирами, и снова провалилась в беспамятство.

Когда пришла в себя в следующий раз, боли не было. Только слабость и странное морозящее онемение, не похожее на действие знакомых девушке эликсиров и заклятий. Под веками плавали желто-багровые пятна, в ушах пульсировал назойливый звон. Ни шевельнуться, ни хотя бы открыть глаза Паола не рискнула. Лежала тихо, прислушиваясь к себе, заново ощущая собственное тело — несомненно, вполне живое.

Она вспомнила теперь: никакого боя не было. Только метель. Вспомнила, как замерзала, как выл в уши ветер и колючий снег залеплял глаза. Как перехватывало дыхание, а в груди разрастался ледяной ком. Наверное, правду говорят, что слишком сильный холод сродни огню — так же опаляет, сжигает насмерть.

А она, выходит, спаслась? Но как? Кто?..

Потом заполнивший голову звон притих, и сквозь него пробились голоса. Говорили где-то рядом, и один из голосов совершенно точно принадлежал Гидеону.

Значит, он жив. Они оба живы.

Слава тебе, Всевышний!

В этот миг до сознания Паолы добрались два слова, сказанные Гидеоном: «союзнический договор». Рыцарь говорил что-то еще, но Паола, едва подхватив нить, тут же упустила ее снова. Лишь подумала: мы, верно, у горцев.

Гидеону ответил другой голос, хриплый и злой, слишком твердо выговаривающий «г» и слишком тянущий «р». «Вы не враги, нет». Гном? Паола взглянула сквозь ресницы, но увидела лишь обшитый деревом потолок — не слишком четко, потому что в глазах все еще плавала обморочная муть. Надо повернуться. Всего лишь повернуться, не вставая… ну же, Паола, ты сможешь! Ох уж эти мужчины, рыцари, стоит сойтись хотя бы двум, тут же разговоры о войне!

«Вы хуже».

Что?..

«Предатели!»

Я сплю, подумала Паола. Какие-то странные у них разговоры. Надо просыпаться. Надо все-таки встать. Встать, воды попросить, глянуть, как Гидеон… наверное, и полечить его придется…

Паола зашарила руками в поисках опоры, дернулась — и с грохотом свалилась на пол.

— Не сплю, больно, — лишь услыхав удивление в собственном сиплом и тихом голосе, поняла, что сказала это вслух.

Кто-то хмыкнул.