Книга Революция 2. Книга 2. Начало - Александр Сальников

На вокзале в Коканде их уже не просто встречали, их — приветствовали. Не обошлось и без репортеров: Скорый долго позировал, улыбаясь в объективы трехногих фотоаппаратов. Депутацию разместили в гостинице с вычурным для Коканда названием «Лондон». Представители татарской и русской общественности хотели даже закатить в честь гостей банкет, но администрация гостиницы воспротивилась. Рождественский сначала решил, что из опасения прогневать властей, но уже потом, увидев обшарпанное здание, понял — из боязни позора на всю страну.

Банкет в честь депутации все-таки состоялся. Правда, через четыре дня и уже в Ташкенте. Политическая и торговая элита города расстаралась на славу. Просторный зал имения одного из фабрикантов вместил более ста человек. Пышное застолье завершилось балом и салютом.

Керенский был в центре внимания. Первый тост на правах почетного гостя доверили ему. Подняв за тонкую ножку бокал шампанского, он поблагодарил собравшихся за радушный прием и заверил, что по возвращении в Петроград выступит с объективным и всеобъемлющим докладом о ситуации в Туркестане.

Весь следующий день они провели в Ташкентской городской Думе. Туземные депутаты приходили засвидетельствовать почтение и порассуждать о будущем страны. Все их визиты сводились к нехитрым просьбам — лоббировать представительство Туркестанского края в Думе следующего созыва и поспособствовать их переезду в Петроград.

Работа комиссии подходила к концу. Угомонившийся наконец-то Скорый вернулся в дом брата до ужина. Рождественский поднялся к себе в мезонин, скинул ненавистные ботинки и с наслаждением завалился на кровать.

В такт гудящему телу гудели в голове мысли. Подполковник думал о том, что это путешествие изменило его отношение к Керенскому. Фотография и сухие строчки досье из папки с завязочками превратились в живого человека. Крамольного, но искренне верящего в свое дело. Человека, достойного уважения.

Думал Рождественский и о подушке в поезде на Джизак. О том, как придется докладывать о «не проявленной должной настойчивости в порученной ему миссии». О том, что последует за этим докладом.

О том, сумел бы он положить эту подушку на лицо Скорому, окажись снова в том душном купе, думать подполковнику не хотелось.

Ход его мыслей прервал едва различимый в будничных звуках дома скрип калитки. Рождественский вскочил с кровати, бросился к окну и увидел, как Александр Федорович, помахав кому-то из домашних, засеменил вверх по переулку.

На бегу надевая пиджак, Рождественский кинулся к выходу.

— Папирос забыл купить, — едва не налетев в дверях на хозяйку, пробормотал он и быстрым шагом пересек сад.

Скорого не зря так прозвали в Охранном отделении. Двигался он стремительно, будто поезд, едва ли не на полусогнутых ногах. Со стороны это смотрелось забавно, но филерам приходилось не до смеха — для слежки за Керенским нужно было обладать недюжинной прытью. Рождественский ощутил это на своей шкуре. Нагнать Скорого он сумел только на улице Боткина. Держась на должном расстоянии, подполковник перевел дух.

Керенский перешел на другую сторону улицы и направился к кладбищенской ограде. Пройдя ворота, Скорый двинулся по главной аллее в направлении храма. Заходящее солнце отражалось от золотых маковок и напоминало о смирении и тщетности всего сущего.

Рождественскому стало не по себе. Перехватило дыхание. Словно он и впрямь облачился в тесное и постыдное «гороховое пальто».

Тем временем Скорый свернул с главной аллеи направо и медленно, словно боясь что-то пропустить, двинулся среди могил.

Подполковник добавил ходу. Проскочив церковные ворота, он, срываясь на бег, метнулся к дальней калитке. Тропинка за ней вывела к арыку. Стараясь не потерять из виду широкополую шляпу Керенского среди памятников и крестов, подполковник шел вдоль канала. Тишину кладбища нарушали лишь его тихие шаги да журчащая вода.

Слева ударил церковный колокол. Небо над храмом тут же наполнилось каркающим вороньем. Рождественский вздрогнул и перекрестился, на мгновение выпуская Скорого из вида.

Мгновения хватило. Шляпа исчезла.

Подполковник вытянул шею. Закрутил головой. Керенского не было видно.

Рождественский выругался сквозь зубы и медленно начал пробираться туда, где видел его в последний раз.

Солнце почти скрылось за горизонтом. На кладбище опустились серые тени. Все сделалось зыбким и призрачным. Подполковник отчего-то вдруг вспомнил, что в спешке не захватил с собою оружия.

Вдруг впереди послышалось неясное бормотание. Он осторожно выглянул из-за надгробия и увидел Скорого. Тот стоял, опустив непокрытую голову, подле массивного двухметрового креста черного мрамора.

— Кланяйся родителям, — разобрал Рождественский его бормотание. — Передай, мы их помним и любим.

Скорый поцеловал кончики пальцев и коснулся ими креста. Грустно вздохнув, он надел шляпу и зашагал меж могил к центральной аллее.

Подполковник ощутил, что щеки его пылают. Скользнув к надгробию, он чиркнул спичкой и высветил на мраморе золотые буквы: «Надежда Федоровна Сварчевская».

«Она долго болела…» — вспомнились ему печальные слова Керенского.

Стыд жгучей плеткой хлестал сердце подполковника. Он ощутил себя совершенно никчемным и гадким человеком.

— Я должен был проследить. — Рождественский попытался утихомирить жжение в груди. — Меня за этим послали.

«Не только за этим, — неумолимо откликнулось в голове. — Тебя послали убить этого человека. Виновного лишь в том, что без опаски говорит неугодные вещи».

Спичка обожгла подполковнику пальцы и погасла.

Держась на почтительном расстоянии, Рождественский пошел вслед за Александром Федоровичем.

Тот на всех парах летел мимо опустевших к вечеру дуканов. На Ташкент обрушилась ночь. Улицы освещались лишь мерцанием громадных звезд и бледным светом растущей луны. Рождественский уже и позабыл, как стремительно темнеет в этих краях. Стараясь не упустить Скорого, он прибавил ходу.

Впереди зазывала огнями и запахами чайхана. От ее входа наперерез Керенскому метнулась маленькая сгорбленная фигура. В падающем из окон заведения свете Рождественский разглядел нищенку, прижимающую к груди спеленатого в лохмотья ребенка. Она теребила Керенского за рукав и что-то заунывно причитала.

Александр Федорович вынул из кармана бумажник. Подставив его нутро под свет окон, он выудил ассигнацию и протянул попрошайке. Та выхватила ее, будто каштан из огня, и сунула за пазуху.

Керенский вернул кошелек на место и пошел дальше. Подполковник двинулся было за ним, но тут случилось странное.

Нищенка выпустила из рук ребенка. Не издав ни звука, сверток шлепнулся на мостовую. Женщина кинулась к ближайшей шийпане. Из темноты каркасной беседки выплыли три коренастые фигуры. Выслушав торопливый бубнеж попрошайки, они припустили за Керенским.