Книга Волхв - Вячеслав Перевощиков

– А я и сам прокормлюсь! – задорно рассмеялся мальчишка и, высоко подпрыгнув, сорвал с вишни пару темно-красных ягод. Одну ягоду он быстро отправил в рот и, громко причмокивая, смотрел гордо и победоносно на свою мать, а второй крутил над головой, как маленьким флагом. – Ой как вкусно! Вкусно-превкусно!

Мальчишка подпрыгнул еще раз и сорвал еще пару ягод. И опять одну отправил в рот, а вторую только надкусил и стал рисовать истекающим алым соком на щеках круги, перечеркнутые крестами, и на лбу – скрещенные молнии.

– Я ратич, священный воин Перуна! – закричал маленький сорванец, выставляя напоказ разрисованное лицо.

– Молчи, Торопка! – испугалась женщина. – Услышат тебя христосники, затравят нас. Молчи, а то беду накликаешь.

– А я их не боюсь! – распетушился неслух. – Я на них плюю. Вот так!

Он запрокинул голову назад и, распрямляясь, с силой выплюнул вишневую косточку. Плевание косточками, видимо, входило в число его ежедневных упражнений, потому что выпущенный таким образом снаряд, набрав приличную скорость, красиво устремился по длинной дуге вниз, к пыльной дороге, лежавшей ниже по склону холма. Мальчишка пристально следил за полетом косточки веселыми темно-синими глазами, и, судя по его довольному виду, она должна была покрыть значительное расстояние. Но рекорд дальности плевка помешал поставить лоб волхва, который в мечтательном оцепенении стоял, держась за плетень. Косточка звонко ударила его чуть выше переносицы и, оставив красное пятнышко, отскочила. В этот момент глаза мальчишки и Велегаста встретились. Оба таращились друг на друга растерянно и удивленно. Но секунды оцепенения хватило, чтобы женщина наконец настигла озорника. Раздался звучный шлепок по голой попке.

– Гонь тебя высмоли, скрилек[22]! – вскричала рассвирепевшая мамаша, хватая непослушную голову за ухо, словно специально для таких случаев задорно оттопыренное в сторону.

Она вдохнула полной грудью воздух, чтоб создать достойный данного случая шедевр искусного переплетения средневековых бранных слов, как вдруг до ее сознания что-то дошло, и она, открыв рот, уставилась на Велегаста.

– Светлые боги! Это же волхв! Настоящий волхв! – понизив голос, изумлялась женщина, не выпуская детское ухо.

– Как вы сюда попали?! Вас же здесь убить могут! – спохватилась она. – Ой, да что же вы так на улице стоите?! Заходите, заходите скорей! – Женщина заторопилась открывать калитку, продолжая держать сына за ухо, словно не замечая его страданий.

И только когда Велегаст оказался под сенью хорошо знакомых вишен, она вспомнила про свое дите:

– Ты, Торопка, беги сейчас же к отцу и скажи, что у нас волхв. Только скажи так, чтоб никто не слышал. Да смотри не сболтни никому из дружков своих. Понял?!

– Понял, – обиженно прогудел мальчишка, натягивая холщовые штаны. – Что ж я, глупый, что ли!

Он ловко юркнул в калитку и стрелой помчался по дороге, мелькая босыми пятками. Видно было, что сорванец хорошо знал, где искать отца, и бегал он за ним не один раз. Мать, глядя ему вслед, одергивала мокрый передник, расшитый красными и зелеными узорами, и поправляла волосы, выбившиеся русыми прядями из-под новенькой нарядной кики. Видя, что внимание женщины отвлечено, волхв быстрым взглядом окинул ее наряд. Передник, казавшийся издалека просто цветастой тканью, оказался дивным сплетением вышитых магических символов, сочетание которых должно было давать хозяйке здоровье, красоту и силу. Все это называлось «заклинанием весны», и фигуры Макоши, Лады и Леля, обозначенные красными крестиками ниток вперемежку с полосами елочки зеленой нитки, любому потомку Светлых Богов говорили очень многое.

– Из дреговичей будешь? – спросил Велегаст, видя, как тень мрачного раздумья сковала женщину странным оцепенением.

– Ах да! – спохватилась хозяйка. – Пойдемте же скорее в дом. Не дай бог, кто вас увидит!

Она быстро пошла к низенькой дощатой двери, на ходу беспокойно оборачиваясь то на идущих за ней странных гостей, то на соседние дворы и дорогу. Но все было тихо. Полуденный зной погасил все признаки жизни, и, казалось, город просто обезлюдел. Только облачка пыли, вздымаемые набежавшим с моря порывом ветра, вставали и бродили по улицам, как бездомные призраки.

Проходя мимо вишни, волхв на секунду задержался, прикоснувшись ладонью к теплой и шершавой коре старого дерева. Посмотрел вверх, в зеленое кружево кроны, сквозь которое сыпалась тусклая голубизна прожженного зноем неба, словно надеялся увидеть себя вновь мальчишкой, сидящим на одной из гнущихся толстых веток. Многое он мог бы припомнить сейчас, но чуткий отрок, не устававший охранять своего учителя, потянул его за рукав, и Велегаст, тряхнув седыми волосами, шагнул, следуя за ним, в полутемную прохладу человеческого жилья.

Внутри дома был земляной пол, гладко вымазанный глиной и застеленный толстыми циновками. Два небольших оконца, затянутых рыбьим пузырем, неохотно пропускали дневной свет. Вдоль трех стен тянулись лавки и сундуки, а около четвертой стояла печь из камней и глины. У входа, мерцая широким стальным лезвием, стояла прислоненная к стене рогатина, а на лавке лежал топор. Рядом с оконцем, смотревшим, как и дверь, во двор, висел лук и два колчана стрел. Все красноречиво говорило о том, что обитатели этого дома не очень-то верили в покой внешнего мира и жили в постоянной тревоге за свою жизнь.

Женщина усадила гостей на лавку в дальнем углу, напротив небольшого стола, заставленного глиняной посудой, которая была накрыта одним большим полотенцем. Дверь она оставила открытой, и широкая полоса мягкого света тянулась к складкам ее одежды, стараясь извлечь из них тонкий силуэт ее хрупкой фигуры.

– Квасу или молочка с дороги отведайте, – проговорила хозяйка напряженным голосом.

Ее руки, беспокойно потиравшие друг друга, сдернули полотенце, открывая взору гостей два кувшина, большой круглый хлеб, миску с творогом и пучок зеленого лука.

– Отведайте угощенья, не побрезгуйте, – взгляд ее глаз суетливо метался, не находя себе места.

– Я – Велегаст, служитель Перуна, – задумчиво озираясь по сторонам, сказал волхв, заметив наконец-то беспокойство хозяйки. – Со мной мой ученик, отрок Радим.

– Да, да, – откликнулась рассеянно женщина. – Да вы кушайте, кушайте.

Она достала из-за занавески, закрывавшей нишу в стене, две глиняные кружки и осторожно поставила их на стол. Морщинка горьких раздумий легла меж двух тонких бровей, придав совсем еще молодому лицу выражение бесконечной, безнадежной грусти.

– Успокойся, Красава, – пристально глядя в глаза хозяйки, сказал Велегаст. – Ничего с твоим сыном не случится. Ты ведь казнишь себя за то, что отправила его отца искать.

Женщина вздрогнула и подняла на старца полные удивления, широко открытые прекрасные юные глаза. Они еще туманились тревогой, но изумительный свет сияющей любовью чистой души пробивался сквозь нее, как солнце сквозь тучи.