Книга Соперницы - Ольга Карпович

Они помолчали. Стефания отвернулась, облокотилась на перила, уставилась вдаль, туда, где спускался по крутому берегу к воде древний красивый город. Ресницы ее дрогнули, затрепетали, она прикрыла ладонью глаза:

— Что за черт! Разбила очки, солнце так и слепит.

Что должна была чувствовать эта женщина, звезда с мировым именем, обласканная славой, избалованная деньгами и поклонниками, которой жизнь неожиданно напомнила о самом большом, самом оглушительном ее провале? Наверное, в этот миг она ощутила себя самым одиноким, самым последним существом на земле. Эти глаза — ясные, прозрачные, вспыхивающие на солнце зеленоватыми искрами, только вот отчего-то сделавшиеся за прошедшие годы усталыми, безрадостными. Каштановые волосы, волнами спускавшиеся вдоль лица, теперь подернуты сединой. А в остальном — все такой же. Как будто наваждение! Смотришь на него — и возвращаешься на двадцать лет назад, в ту далекую пору, когда была юна и беспечна, не знала ненависти и зависти, не сталкивалась с подлостью и предательством. И в ту же секунду вспоминаешь, что именно из-за него и довелось познать все эти радости жизни.

Значит, проводит заслуженный отпуск с законной женой. Почему, в самом деле, она полагала, что жизнь давно уже раскидала их в разные стороны? Держатся, значит, друг за друга, лебеди белые?

Она со всей остротой чувствовала, как сделалась вдруг несчастной, покинутой, нелюбимой. Вмиг перестали иметь значение все ее достижения — и карьера, и деньги, и поклонники. Так что же, выходит, одна-единственная коротенькая встреча с прошлым может перевернуть и обесценить все то, что по крупице создавалось годами, закружить и завертеть так, что потом по черепкам не соберешь? Как мерзко, противно осознавать, что все, что делала, чего достигла, — все это по силе ощущения не имеет ничего общего с одним-единственным взглядом на пустынном причале, и что ничего, ровным счетом ничего не можешь с этим поделать. Потому как это была любовь, и теперь твое дело — бесконечно доказывать этой потерянной любви, что ты ничем не хуже, а может, даже и лучше, что ты — талантлива, красива и необыкновенно счастлива в личной жизни.

Евгений не мог отвести глаз от тяжелого, темного и блестящего, будто лакированного узла на ее затылке. Хотелось почему-то протянуть руку и дотронуться до него кончиками пальцев, ощутить кожей глянцевитую гладкость и шелковистость ее волос. Вспомнилось, что если приподнять их, отвести в сторону, то откроется темная маленькая родинка на высокой шее, родинка, к которой так сладко прижиматься губами, вдыхая чуть горьковатый полынный запах. Он потер сухими ладонями виски, отгоняя наваждение, спросил:

— Значит, путешествуешь? Одна?

— С сыном, — не оборачиваясь, ответила Стефания.

— У тебя сын? Не знал… — протянул он.

— Откуда бы тебе знать? — Стефания судорожно сжала руки так, что на пальцах остались красные следы от колец, бросила:

— Может, обойдемся без автобиографических справок?

— О чем же нам еще говорить?

— Выходит, не о чем? — Ее сверкнувшие на солнце горячие темные глаза обожгли его. — Да, наверное, не о чем, — тут же ответила сама себе. — Ты мне тогда еще все сказал. Как это ты меня назвал? Ах да, «злая, двуличная сука»!

— Еще и злопамятная… — неловко попробовал отшутиться он, чувствуя, как в горле едко щиплет, словно свежий речной воздух неожиданно наполнился густым дымом.

— Никогда не жаловалась на память.

Что ж, кажется, вот сейчас самое время извиниться и уйти. Она ясно дала понять, что его общество ей неприятно. Да и на что, собственно, он рассчитывал? На то, что прошлое быльем поросло, осталась лишь — как это пишут в женских романах? — щемящая светлая грусть, ни к чему не обязывающая ностальгия? Что они мирно побеседуют, словно на встрече одноклассников, и разойдутся? Глупо. Смешно. Такое не забывается.

Ладно, сейчас он распрощается и уйдет. Вот сейчас. Только выждет минут пять, чтобы это не выглядело пошлой демонстрацией.

Она продолжала смотреть куда-то в сторону, и Евгений, бросая короткие, осторожные взгляды, незаметно разглядывал ее. Она изменилась, сильно изменилась за прошедшие годы. Но… как-то странно. Лицо совсем не постарело, кожа оставалась гладкой, светлой, разве что в уголках глаз спряталось несколько едва заметных лучиков. Глаза были все те же — живые, быстрые, горячие, губы свежие и полные. И все-таки что-то неуловимо изменилось во всем ее облике, изменилось настолько, что при первой встрече он не сразу ее узнал. Что же это такое, что так сильно повлияло на облик этой женщины? Как ни старался, он не мог уловить этой перемены.

Евгений опустил взгляд. По трапу быстро поднимались, переругиваясь, мать и дочь Тихорецкие.

— Я тебе говорила, нечего там делать, — визгливо верещала дочь. — Экскурсия, экскурсия… Я из-за тебя каблук сломала. А это, между прочим, «Джимми Шу»!

— Из-за меня? Я не виновата, что ты на каблуках ходить не умеешь, кобыла кривоногая, — не отставала мать.

Евгений усмехнулся, сдержанно улыбнулась и Стефания. И тогда он понял, понял, что так удивительно переменилось в ней, — исчезла постоянно бушевавшая в ней немедленная готовность смеяться. Тогда, раньше, она будто бы искрилась смехом, он кипел в ее темных глазах, прыгал в уголках губ. В разгар самого серьезного спора, самой острой ссоры она могла вдруг повалиться на стул, откинуть голову и расхохотаться, до слез, до боли в животе. И смеялась так звонко и заразительно, что у него уже не получалось больше сердиться. Теперь же этот таившийся внутри, готовый в любую минуту взорваться смех исчез, и, несмотря на улыбку, временами мелькавшую на ее губах, глаза оставались холодными и равнодушными.

* * *

— Как удивительно все-таки, что мы оказались на одном корабле, — произнес Евгений, глядя на ее качающееся и дробящееся отражение в воде, словно в нем пытаясь увидеть ее той, прежней, такой близкой и знакомой ему.

— Да, судьба иногда проявляет странное чувство юмора, — усмехнулась она. — Но ты не напрягайся, я собираюсь сойти на следующей остановке.

— Почему? — судорожно сглотнув, спросил он.

— А ты не понимаешь? — вскинула брови она. — Или думаешь, нам удастся выжить здесь втроем?

Наверно, это лучший вариант, понимал Евгений. Что бы там ни было у них в прошлом, какая бы смутная тоска ни поднималась из самых глубин его существа, когда он видел ее, теперь они почти чужие друг другу люди. Он женат, и подумать страшно, как отреагирует Наталья, если узнает, что Светлана здесь, на корабле, что они виделись и разговаривали. Его и без того не самому счастливому браку ни к чему лишние потрясения. Ради жены, издерганной, измотанной работой, нервной женщины, для которой он оказался не лучшей поддержкой в жизни, он не должен больше искать встреч со Светланой. Ради Наташи, да и ради самого себя.

Да, это лучше всего, пусть сойдет и сядет на другой пароход. И спокойствие и благодать снова воцарятся в его жизни. В его унылой, затхлой, опостылевшей жизни…