Книга Географ глобус пропил - Алексей Иванов

Сашенька потянулась к Служкину губами, и они долго целовались.

— А что Будкин? — напомнил потом Служкин Сашеньке.

— Я не уверена, что он вообще заметил мое присутствие…

На кухне, где они курили, Будкин, хехекая, заявил:

— Врет она все, Витус. Она уже напросилась ко мне сегодня на ночь. Вот там и замечу ее присутствие. Просто ей пожаловаться охота больше, чем потрахаться. Давай задушевничай с ней — тебе же нравится. Это тебе награда за облом с той немочкой.

— Хороша награда: ведь и с Кирой ты уехал, и с Сашенькой ты уйдешь… А мне что? Я тоже уже большой, в трусах.

— Витус, вот те крест, что у меня с Кирой ничего не было! — испугался Будкин. — Я ее только до дому довез! А что она меня в гости позвала — так ты знаешь, я не пойду, чужой земли мы не хотим ни пяди! И чего ты киснешь — у тебя ведь Надя есть.

— Ладно, иди к черту, — махнул на него сигаретой Служкин.

В дверь неожиданно позвонили, и открыл Колесников.

— В чем дело? — услышал Служкин его милицейские интонации. — Кто вы такие? Кого надо? По какому делу? — Видимо, в паузах звучали и ответы, не доносящиеся до кухни. Колесников подумал и крикнул: — Виктор, тут к тебе какие-то малолетние преступники пришли.

Глава 22

ОТЦЫ

Служкин выбежал в прихожую и увидел в коридоре Деменева, Тютина, Бармина, Овечкина и Чебыкина с гитарой.

— А мы вас поздравить пришли, — улыбаясь, сказал Чебыкин.

— Джастен момент! — крикнул Служкин, вернулся в кухню, схватил колесниковскую бутылку, стопку металлических рюмок и помчался обратно. Со школьниками он поднялся по лестнице вверх на два марша, и там все расселись на ступеньках. Служкин разлил.

— Ну, с днем рождения вас, — солидно сказал Бармин и пригубил вино. Все, кроме Овечкина, выпили.

— Овчину хорошо, — завистливо сказал Тютин, вытирая ладонью рот. — Ему пить нельзя. Он на одной площадке с Розой Борисовной живет, и мамаша его с ней дружит…

— Чего там сегодня новенького в школе? — спросил Служкин.

— Сушку довели. Она деньги считала, а мы украли с ее стола стольник. Она целый урок выясняла, кто украл. Так и не нашла.

— А кто украл? — тотчас поинтересовался Служкин.

— Градусов.

— На фиг? Чего на сто рублей купишь?

— Да просто так, на спор. Еще сегодня мы химичке в ящик стола дохлую мышь бросили. Только она ящик на уроке не открывала, а то бы мы поржали, как она визжит.

— Мы не так над учителями прикалывались, — пренебрежительно заявил Служкин, снова разливая вино. — Вот, помню, ходила у нас по классу записка: «Это твой носок висит на люстре?» Каждый прочитает и сразу на потолок посмотрит. Наша классная по кличке Чекушка записку отняла, прочитала и сама глазами вверх зырк. Тут мы все и рухнули. — Служкин захохотал над собственным воспоминанием. — Давайте еще клюкнем, и я вам расскажу, — распорядился он, и все клюкнули. — Тоже, помню, был какой-то съезд, и у нас в комсомольском уголке повесили ящик с надписью: «Твои вопросы съезду». Через месяц его сняли, а там один-единственный листочек: «А когда в нашей школе откроется мужской туалет на втором этаже?»

Отсмеявшись, все снова приняли по рюмке.

— Ну что, Виктор Сергеевич, в поход-то в мае месяце идем? — спросил Деменев и подмигнул.

— Отцы, блин! — возмутился Служкин. — Еще полгода до мая, а вы мне уже плешь проели! Сказал «идем» — значит, идем.

— У нас уже половина девятых с вами собирается.

— Я столько не подниму, вы чего? Не агитируйте зря. Только из вашего класса. Остальные пусть вон физрука просят.

— Не-е, все хотят с вами, потому что вы учитель клевый.

— Раздолбай я клевый, а учитель из меня, как из колбасы телескоп, — опять разливая вино, честно сообщил Служкин.

— У вас на уроках зыко: и побазарить можно, и приколоться… А на других уроках — только дернись. Вас и доводить-то неохота…

— Ну да. Вон Градусов как через силу старается — пот градом.

— Градусов — фигня. Зато к вам на урок, наоборот, двоечники идут, а отличники не хотят. Это потому что вы какой-то особенный учитель, не брынза, как Сушка или там немка…

— Вы Киру Валерьевну не трогайте, — обиделся Служкин. — Не доводите ее, она мне нравится.

— А мы видели, как вы с ней гуляли.

— Видели — так помалкивайте. Лучше вон про Градусова говорите…

Отцы понимающе заржали.

— Градусов пообещал вашего кота повесить за то, что вы ему двойку за первую четверть вывели.

— Пятерки, бывает, я ставлю зря, а двойки — нет. Пусть учит географию, дурак. Я, конечно, понимаю, что никому из вас эта география никуда не упирается. Да и устаревает моментально… Однако надо. А Градусова я и сам повешу за… Ну, узнает, когда повешу.

— Он, Виктор Сергеевич, про вас песню сочинил. Ругательную.

— Ну-ка, отцы, давайте наяривайте.

Чебыкин перетащил гитару со спины на живот, заиграл и запел на мотив старого шлягера «Миллион роз»:

— Жил-был Географ один,

Карту имел и глобус.

Но он детей не любил,

Тех, что не метили в вуз.

Он их чуханил всегда,

Ставил им двойки за все,

Был потому что глиста,

Старый, вонючий козел…

Служкин хохотал так, что чуть не упал с лестницы.

— А вы, говорят, Виктор Сергеевич, тоже песни сочиняете?

— Кто говорит?

— Машка Большакова из «а» класса, — сознался Овечкин.

— Спойте нам песню, — жалобно попросил Тютин.

— За мах, — согласился Служкин. — Я пьяный, мне по фиг.

Он взял у Чебыкина гитару, забренчал без складу и ладу и надрывно завопил на весь подъезд:

— Когда к нам в Россию поляки пришли,

Крестьяне, конечно, спужались.

Нашелся предатель всей русской земли,

Ивашкой Сусаниным звали.

За литр самогону продался врагу

И тут же нажрался халявы.

Решил провести иноземцев в Москву

И лесом повел глухоманным.

Идут супостаты, не видно ни зги,

И жрать захотелось до боли.

И видят: Сусанин им пудрит мозги,

Дорогу забыл, алкоголик.

От литра Сусанин совсем окосел.

Поляки совсем осерчали,

Схватились за сабли и с криком «Пся крев!»

На части его порубали.