Книга Ружья стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

– Французы пришли сюда за сундуком.

– Пленные показали, что пришли за едой. Уверен, они говорят правду, лейтенант. Перед лицом смерти люди редко врут, а все они твердили одно и то же. Это фуражный отряд. – Вивар протер каску рукавом и протянул для осмотра Шарпу. – Обратите внимание на низкое качество работы. Как крепится ремешок…

– Они пришли за сундуком, не так ли? Они гнались за вами и знали, что вам надо пересечь горы?

Вивар нахмурился:

– Не нравится мне эта каска. Думаю, найду и получше, пока идет война.

– Это те же самые драгуны, которые напали на наш арьергард. Нам повезло, что они не прислали сюда весь полк, майор!

– Пленные показали, что сюда смогли добраться только те, у кого были хорошие лошади. Уверяю вас, им нужна еда и фураж. По словам пленных, деревни в предгорье разграблены дотла, поэтому им приходится забираться все выше.

– Что в сундуке, майор? – настойчиво повторил Шарп.

– Любопытство! – воскликнул Вивар и повернулся в сторону деревни. – Любопытство! – повторил он и, размахнувшись, далеко забросил медную каску. Сверкнув в небе, каска с грохотом покатилась по крутому каменистому склону. – Любопытство, лейтенант, – это английская болезнь, которая часто приводит к смерти. Избегайте ее!

К вечеру все догорело, кроме дома, где расположились солдаты Вивара. Они жарили на длинных палашах куски конского мяса. Стрелки Шарпа жарили конину на шомполах. К общему облегчению, убитых селян похоронили. Пикеты были подтянуты к самому краю деревни. Часовые дрожали от пронизывающего ветра. С наступлением темноты дождь утих. К ночи ветер разогнал тучи; на талый снег упал бледный лунный свет, отчего пейзаж приобрел зловещий вид. Где-то в горах завыл волк.

Зеленые куртки стояли на посту первую половину ночи. Ближе к полуночи Шарп обошел деревню и перекинулся с каждым стрелком несколькими неуклюжими фразами. Разговор не клеился, стрелки не могли забыть то утро, когда сговорились убить своего офицера. Самые разговорчивые – Уэлшмэн и Дженкинс – поинтересовались, где находится армия сэра Джона Мура.

– Бог ее знает, – сказал Шарп. – Далеко.

– Она разбита, сэр?

– Может быть.

– Но ведь и Наполеон ушел? – В вопросе звучала надежда, словно отсутствие императора каким-то образом могло облегчить участь стрелков.

– Говорят, ушел.

По слухам, Наполеон действительно покинул Испанию, что не давало особого повода для оптимизма. Вражеские армии были разгромлены, добить Испанию и Португалию вполне могли и его маршалы, завоевавшие всю Европу.

Шарп миновал сгоревшие дома. Подошва его правого сапога окончательно отвалилась, брюки болтались, как на вешалке. Ножны он починил, зато форма годилась только для огородного пугала.

Лейтенант вышел к тому месту, где дорога круто поднималась вверх. Рядом протекал ручей, когда-то у большого камня деревенские женщины устраивали стирку. Здесь же размещался пост из трех человек.

– Что-нибудь видите?

– Ничего, сэр. Спокойно, как в высохшей пивной бочке.

Из тени поднялся гигант ирландец. Мужчины уставились друг на друга, потом Харпер неуклюже стянул с головы кивер и отсалютовал:

– Простите, сэр.

– Ничего.

– Майор говорил со мной, да. Мы малость струхнули, понимаете, сэр, и…

– Я сказал, ничего!

Харпер кивнул. Сломанный нос распух, и Шарп понял, что прямым он уже никогда не будет. Огромный ирландец улыбнулся.

– Если позволите мне так выразиться, сэр, удар у вас как у быка.

Шутка означала примирение, но память о драке на разрушенной ферме была слишком болезненной, и Шарп огрызнулся:

– Я снял тебя с чертовски острого крюка, стрелок Харпер. Это вовсе не означает, что ты можешь молоть все, что придет в твою дурную голову. Надевай кивер и принимайся за дело.

Шарп развернулся и зашагал прочь, готовый мгновенно кинуться назад, если раздастся хоть один оскорбительный звук. У Харпера хватило ума промолчать. Лишь ветер свистел в ветвях деревьев и раздувал костер, унося искры высоко в небо.

Шарп приблизился к огню, надеясь высушить промокшую одежду. Ему показалось, что он опять поступил неправильно; шутку следовало принять. Ирландец хотел помириться, а он вновь закусил удила от гордыни.

– Вам надо поспать, сэр. – Пламя осветило сержанта Уильямса. – Я присмотрю за ребятами.

– Мне не уснуть.

– Понимаю. Как подумаешь о мертвых крошках, так сон и проходит.

– Да.

– Ублюдки, – сказал Уильямс. – Там была одна младше, чем моя Мэри.

– А сколько твоей?

– Пять лет, сэр. Хорошенькая. Не в отца. Шарп улыбнулся.

– Твоя жена не поехала за тобой в Испанию?

– Нет, сэр. Работает в пекарне у своего папаши. Не сильно он радовался, когда она вышла за солдата. Да и когда они рады?

– Это точно. Сержант потянулся.

– Зато будет что рассказать, когда вернусь в Спайталфилдз. – Он помолчал, очевидно, вспоминая дом. – Веселенькие истории.

– Например?

– Ну, например, как эти ублюдки забрались в такую глушь, чтобы пополнить запасы. Так ведь сказал майор?

– Да.

Французы добывали пропитание грабежами и воровством, но Уильямс, как и Шарп, не мог поверить, чтобы драгуны забрались в такую дыру, в то время как в долинах было полно соблазнительных местечек.

– Кстати, это они атаковали нас на дороге, – сказал Шарп. В некотором смысле это сыграло на руку стрелкам, ибо французы, взявшие в качестве трофеев немало английских ружей, не смогли толком воспользоваться незнакомым оружием.

Сержант Уильямс кивнул.

– Сволочь в красной накидке, правильно?

– Да. И тип в черном.

– По-моему, им нужен ящик, который тащат с собой испанцы. – Уильямс понизил голос, словно его мог услышать кто-то из касадорцев: – В таких сундуках обычно возят бриллианты, верно? Думаю, здесь может оказаться королевское золотишко.

– Майор Вивар сказал, что в нем бумаги.

– Бумаги! – насмешливо повторил сержант Уильямс.

– Нас это не касается, – сказал Шарп. – Любопытство – опасная болезнь. Советую никого не расспрашивать. Майор не любит, когда лезут не в свои дела.

– Слушаюсь, сэр, – протянул Уильямс, разочарованный равнодушием лейтенанта.

Но Шарп лишь маскировал собственное недоверие. Спустя несколько минут после ничего не значащего разговора он пожелал сержанту спокойной ночи и медленно пошел в сторону церкви. Он усвоил эту бесшумную походку еще с детства, в лондонских трущобах, где, чтобы выжить, ребенок должен был воровать. Обойдя вокруг церкви, он замер у дверей. Кроме потрескивания костра и шума ветра не доносилось ни звука. Шарп продолжал вслушиваться, надеясь уловить хоть единое колебание воздуха внутри каменного здания. Ничего. Он чувствовал запах обвалившихся и сгоревших бревен внутри церкви, но людей там не было. Ближайшие испанцы спали, завернувшись в плащи, в тридцати шагах от церкви.