Книга Необъяснимая история - Йозеф Шкворецкий

Поэтому друзья Овидия (и некоторые современные ученые тоже), возможно, имели основания заключить, что Овидий выставлял Томы худшими, чем они были на самом деле. Некоторые доходят даже до того, чтобы отрицать, что Овидий вообще когда-либо жил там (например, Э. Д. Фиттон Браун), выдвигая гипотезу, что поэт только сделал вид, будто уехал в Томы, а на самом деле нашел приют у друзей. А значит, адресованные императору жалобные стихи, в которых он умолял его отменить свой эдикт и позволить ему «вернуться», были посланы из тайного убежища в самом Риме.

Один из аргументов в пользу этой теории приводят сами друзья Овидия (Св. III, Фр. 9). Ученые досконально сличили климатические, географические и этнографические элементы в описаниях Том и их жителей у Овидия со сходными описаниями у других поэтов, его предшественников (Вергилий, Гомер), которые доказуемо там никогда не бывали, и нашли явное сходство между наблюдениями Овидия и классиков. Аналогичное предположение выдвигает также солдат Весталис, к которому обращено Письмо 7 Книги IV «Писем с Понта» («Epistulae ex Ponto»), чье поведение в мелкой стычке Овидий изобразил в духе героических битв у Вергилия или Гомера (Св. III, Фр. 7).

Как бы то ни было, я убежден, что Квест оправданно отметает доводы друзей Овидия, которые рассуждают на этот предмет в термах (Св. III, Фр. 9), и заключает, что, «когда больно душе, больно и телу».

Но давайте вернемся к экспертам, которые высказывают догадку, что злополучная поэма была лишь предлогом для изгнания Овидия, ссылаясь на свидетельства того, что сам Август (по крайней мере в юности) был далеко не выдающимся образцом морали и воздержания. Лишь сделавшись императором, он решил вернуть нравы Рима к девственной чистоте, обычно приписываемой ранней республике.

Эти критики отмечают любопытный факт — а именно, что кара постигла Овидия через восемь лет после того, как увидели свет сами стихи. Однако я полагаю, что часто забывают один факт: «Любовные элегии» имели огромный успех, были сродни современном бестселлеру. Они выдержали ряд переизданий и были знакомы буквально всем в Риме. Доказательство тому, что они пользовались популярностью не только среди образованных читателей, содержится, например, в цитатах, сохранившихся на стенах борделя в Помпеях. Возможно, исключительная и неспадающая популярность книги (и ее автора) внесла свой вклад в решение императора. Но, возможно, ученые правы, и главную причину наказания Овидия следует искать в другом.

Тогда — в чем же?

Гипотезу, что поэт мог застать жену императора обнаженной или самого императора за растлением юноши, можно отнести к категории зловредных слухов, которые слишком часто брали на веру латинские авторы, даже такие значительные, как Светоний. Другая — более серьезная — версия исходит из того, что Овидий каким-то образом мог быть замешан в провалившемся заговоре против Августа, который возглавлял Луций Эмилий Павел, поплатившийся за свою попытку головой. Согласно этой теории, Овидий избежал сходной участи лишь благодаря своей славе поэта.

Мне же представляется более вероятным, что удачливый поэт и любитель радостей жизни (а потому человек, едва ли склонный с легкостью рисковать жизнью) не участвовал в опасных политических интригах, а скорее завел интрижку с Юлией, внучкой Августа и женой Павела. Как и ее мать, Юлия-младшая была известна развратным образом жизни, и, казнив ее супруга, император изгнал ее на крошечный островок Тримерий (или Тример) у побережья Апулии. Здесь она томилась еще двадцать лет, живя на тайное пособие, которое посылала ей жена Августа Ливия.

Что до второй теории, существующие свидетельства указывают, что Овидий предоставлял свое жилище для встреч заговорщиков (что для императора было бы достаточной причиной считать его одним из них), но также возможно (и более вероятно), что он, сам того не желая, оказался в том месте, где встречались заговорщики, и понятия не имел, что они замышляют, а потому не видел причин на них доносить. (Возможно, это и есть та самая «оплошность» («error»), о которой упоминает поэт вместе с «неким стихом» (в латинском оригинале «carmen») в строке 203 Книги III «Скорбных элегий» и в прочих местах). Наконец, некоторые считают, что единственным связующим звеном между ним и заговорщиками было то, что он наставил рога их главарю Павелу. Последнее представляется мне малоубедительным. Кажется, женившись, Овидий стал образцовым супругом.

Один фрагмент в тексте Квеста (Св. II, Фр. 5) предлагает еще одну возможность. Лежа раненный и скучая в военном лазарете в Салоне, Квест вспоминает сцену в спальне с Цинтией, его первой наложницей, и любопытную историю, которую она рассказала про пир, состоявшийся, очевидно, в доме его отца, во время которого она подслушала, как Август саркастически спрашивает Овидия, когда он женится снова, и видела, как лицо у поэта «стало… цвета… сенаторского пурпура», как только император с равным сарказмом спросил у Прокулеи, как поживает ее дитя. Прокулея «с вызовом вскинула голову», но не успела наблюдательная Цинтия объяснить Квесту, почему этот вопрос так раздражил Овидия, за дверью послышались шаги, и девушка поспешно бежала из постели и комнаты юноши.

Знал ли Август, что под именем Коринны — героини, по всей видимости, недавно опубликованных «Любовных элегий» Овидия — скрывается Прокулея? И догадался ли он (как много лет спустя Квест), что ее дитя было зачато не от императорского посланника в Египте. Он вполне мог знать, поскольку держал собственную сеть информаторов. Более того, в рукописи Квеста есть еще одна важная сцена — в банях в Байях (Св. I, Фр. 10). Там друг рассказчика Квинт строит домыслы, что первая жена Овидия Рацилия изменила поэту с императором, но что «такое нельзя описать в стихах, но в его последней книге рога наставляет именно он». Квест спросил, не императору ли, и Квинт «тревожно оглянулся по сторонам». К несчастью, за этим местом в рукописи следуют две не поддающиеся прочтению колонки, однако по его «тревожному» взгляду можно предположить, что возлюбленная Овидия — жена очень важного лица.

Августа?

Если император действительно соблазнил Рацилию, Овидий по вполне очевидным причинам был не в состоянии написать про это. Однако в «Искусстве любви» он излагает различные способы соблазнения замужних женщин, что может содержать аллюзии, понятные только его современникам, — например, на другие амурные приключения поэта; то есть не то, о котором он открыто повествует в книге «Любовные элегии» с матроной интимно почитаемой, хотя и, разумеется, не названной по имени. Эти скрытые намеки могут относиться к роману, о котором судачили в кругу посвященных и даже, как говорит Квинт, «на Форуме». Значит, скандальный роман между поэтом — и кем?

Императрицей?

Учитывая, что нам известно о браке Августа и Ливии и о втором и третьем браках Овидия, это представляется крайне маловероятным. Император женился на Ливии в 38 г. до н. э. после сложнейших ухищрений брачной дипломатии, труднопостижимых в наше время и довольно провокационных даже в привыкшем к подобным ухищрениям Риме. Тем не менее исторические свидетельства указывают, что этот союз был счастливым и продлился до смерти Августа в 14 г. н. э. Ливия пережила мужа на пятнадцать лет и умерла в возрасте восьмидесяти шести в 29 г. н. э.