Книга Честь семьи Лоренцони - Донна Леон

— Нет, сэр. Но там только что позвонил вице-квесторе. Сказал, чтобы вы немедленно шли к нему, как только вернетесь. — Как ни старался Пучетти, его дружелюбный тон был не в состоянии скрыть от Брунетти ярость, которой, очевидно, был охвачен вице-квесторе Патта.

— Сам-то он вернулся с обеда?

— Да, сэр. Минут десять назад. Спрашивал, где вы, почему вас нет на месте. — Не нужно было быть гением, чтобы догадаться, что намерение Патты подразумевало нечто более серьезное, нежели простое неудовольствие поведением Брунетти.

— Я сейчас же поднимусь к нему, — сказал Брунетти, решительно направляясь к лестнице.

— Ваше пальто в шкафу, у вас в кабинете! — прокричал ему вдогонку Пучетти, и Брунетти, не оборачиваясь, поднял руку в знак того, что услышал его слова.

Синьорина Элеттра сидела у себя в приемной, перед входом в кабинет вице-квесторе. Когда Брунетти вошел, она подняла взгляд, оторвавшись от газеты, которая лежала перед ней на столе, и сказала:

— Отчет о результатах судмедэкспертизы лежит у вас на столе.

Брунетти едва удержался от того, чтобы не спросить ее, что там написано. Он ни секунды не сомневался в том, что она внимательно изучила отчет. Но, с другой стороны, если он ничего не будет знать о результатах экспертизы, у него не будет и повода упоминать об этом у Патты.

Поняв по светло-оранжевым страницам, что она читает финансовую газету «Il Sole Ventiquattro Оге», Брунетти спросил:

— Работаете над вашим портфелем ценных бумаг?

— В каком-то смысле.

— В каком-то смысле?

— Компания, в которую я вложила кое-какие средства, намеревается открыть фармацевтический завод в Таджикистане. Так вот, сегодня здесь напечатали статью об освоении новых рынков сбыта на территории бывшего СССР. И теперь я хочу решить для себя, то ли мне оставаться с ними, то ли забрать свои деньги, пока не поздно.

— И что же вы решили?

— Что вся эта затея дурно пахнет, — ответила она, небрежно сложив газету и отбросив ее в сторону.

— Почему?

— Потому что, похоже, эти люди шагнули из средних веков прямо в развитой капитализм. Еще пять лет назад они обменивали картошку на лопаты, а теперь они, видите ли, все бизнесмены — разъезжают у себя по пустыне на «БМВ» с мобильными телефонами в руках. Но судя по тому, что здесь написано, с моральными устоями у них плоховато, и я полагаю, что надо держаться от них подальше.

— Слишком рискованно?

— Нет, даже наоборот, — бесстрастно отвечала она, — я думаю, это будет достаточно выгодное предприятие, но я не хочу, чтобы моими деньгами крутили те, кому все равно, торговать или воровать, лишь бы дело приносило доход.

— Как это было в банке? — спросил Брунетти.

До того, как несколько лет назад синьорина поступила на службу в квестуру, она работала секретарем президента Банка Италии. Работу пришлось оставить из-за того, что она отказалась написать под диктовку начальника письмо, адресованное в Йоханнесбург. И если в ООН сомневались в действенности собственных санкций, то синьорина была убеждена, что необходимо придерживаться их во что бы то ни стало, даже если тебе это будет стоить должности секретаря президента банка.

Она лукаво взглянула на Брунетти; ее глаза засверкали, как у полковой лошади, заслышавшей звуки труб.

— Точно. — Но если Брунетти надеялся, что она ударится в воспоминания или сопоставления, его ждало разочарование. Она бросила многозначительный взгляд в сторону двери вице-квесторе. — Он уже давно вас ждет.

— Не в курсе, что у него на уме?

— Без понятия, — ответила она.

Брунетти вдруг вспомнилась картинка из учебника по истории пятого класса: римский гладиатор приветствует императора перед боем; позади него стоит могучий соперник килограммов на десять тяжелей бедняги, да к тому же с огромным мечом в руках.

— Ave atque vale,[20]— улыбнулся он.

— Morituri te salutant,[21]— продолжила синьорина таким ровным тоном, будто зачитывала расписание электричек.

В кабинете вице-квесторе древнеримская тема продолжилась — Патта восседал за столом и гордо демонстрировал свой классический римский профиль. Но когда он повернулся лицом к Брунетти, с него разом слетело все его императорское величие; напротив, в чертах его лица проступило что-то поросячье. Немалую роль в этом играли маленькие, темные, глубоко посаженные глазки и круглые мясистые щечки.

— Вы, кажется, хотели меня видеть, вице-квесторе? — вежливо осведомился Брунетти.

— В своем ли ты уме, Брунетти? — спросил Патта без всяких предисловий.

Зная, что твоя жена страдает, а ты не в состоянии что-либо изменить, недолго и сойти с ума, подумал Брунетти. Но, оставив свои мысли при себе, он сказал:

— Вы это о чем, сэр?

— Я об этих так называемых положительных рекомендациях! — прорычал Патта, хлопнув ладонью по увесистой папке, лежавшей перед ним на столе. — В жизни еще не сталкивался с такими вопиющими случаями пристрастия и фаворитизма в написании рекомендательных писем!

Поскольку Патта был уроженцем Сицилии, Брунетти не сомневался в том, что у себя на родине он сталкивался со случаями и похуже. Однако вслух он произнес:

— Не уверен, что понимаю вас, сэр.

— А я думаю, ты прекрасно все понимаешь! Ты написал рекомендации одним только венецианцам: Вьянелло, Пучетти и этому… как там его? — Он запнулся и, опустив глаза, открыл папку. Пробежал глазами первую страницу, перелистал, начал быстро читать вторую. Наконец ткнул куда-то коротеньким мясистым пальцем. — Вот. Бонсуану. Как, по-твоему, мы станем продвигать по службе какого-то рулевого на катере, скажи мне на милость?

— Точно так же, как и любого другого офицера полиции. Повысив его в звании и увеличив его зарплату, я полагаю.

— За какие такие заслуги? — риторически осведомился Патта и снова взглянул в папку. — «За мужество, проявленное офицером Бонсуаном при преследовании преступников», — прочитал он с плохо скрываемым сарказмом, — и ты надеешься, что мы дадим ему повышение только за то, что он гнался за преступниками на своем дурацком катере? — Патта замолчал и, увидев, что Брунетти замешкался с ответом, с издевкой добавил: — Надеюсь, ты в курсе, что они даже не поймали тех, за кем гнались?

Прежде чем ответить, Брунетти помолчал, собираясь с мыслями. Наконец он решился, стараясь, чтобы его голос, в отличие от голоса Патты, прозвучал абсолютно спокойно:

— Нет, сэр, не за то, что Бонсуан преследовал правонарушителей; а за то, что он остановился и, находясь под обстрелом преступников с другого катера, не раздумывая, прыгнул в воду, чтобы спасти тяжелораненого офицера, упавшего в воду.