Книга Судьба боится храбрых - Андрей Имранов

Тим ошалело помотал головой — вот ничего себе! Взял придумал какой-то сказочный газ, а потом взял его и синтезировал. Ладно, если бы он сначала в генетике разобрался, а потом вирус какой-нибудь специальный вывел… Хотя — почему нет? Может, именно это у него и получилось. А еще точнее — может, это с точки зрения земных ученых так получилось. А у него — просто газ. Просто потому, что этот Хал Тама был хорошим ученым и не придумывал всяческих сложностей. Чем не вариант?

Пар Самай тем временем продолжал:

— Важно помнить, что мир таков, каким мы все его себе представляем. Но есть вещи столь далекие или столь мелкие, что мы о них не задумываемся. Там и лежит область работы ученых. Сложно, а иногда и вообще невозможно изменить широко известный закон природы. Но можно придумать некие условия, в которых этот закон работать не будет. И если эти условия таковы, что воля помнящих о законе людей на них не распространяется, то этот закон природы можно преодолеть ничтожно малой силой, много меньшей, чем потребуется для его отмены грубым вложением воли. Но есть и оборотная сторона такого подхода — для ученого умение много важнее воли. Несколько лет назад один ученый, имя которого вам знать незачем, решил научить людей летать. Мало того что подобное умение, данное каждому человеку, не принесет пользы сему миру. Ученый еще и не удосужился как следует продумать теорию. Он заметил, что никакой предмет весом с человека не поднимается над землей выше чем на сотню ралан… — Тимов переводчик запнулся на мгновение и сообщил, что ралан — местная мера длины, немного короче земного метра, около девяноста двух — девяноста трех земных сантиметров. Тим нахмурился, кивнул и продолжал слушать дальше. — Поэтому сей ученый предположил, что для всех тяжелых предметов, каким-то образом оказавшихся на высоте более сотни ралан над землей, сила притяжения направлена не к земле, а от нее. Он полагал, что люди начнут ставить высокие башни и летать с одной на другую. Тимоэ, что с ним стало?

Тим вздрогнул и машинально встал. Хотя это действие при ответе здесь было совершенно необязательным, более того, Тим ни разу не видел, чтобы какой-то ученик тут вставал, отвечая на вопрос учителя. Но Пар Самай не рассердился, продолжая смотреть на него ожидающим и вполне доброжелательным взглядом единственного глаза. И Тим решился.

— Он… улетел в… — Тим поискал в голове слово «космос», не нашел и закончил просто: — В небо?

— Именно! Он построил башню, взобрался на нее и улетел вверх. Насколько высоко — не ведомо никому, поскольку над нами нет земной тверди, способной остановить падение тела вверх. К счастью, он не успел распространить свою теорию, поэтому воли его хозяина оказалось достаточно, чтобы ее отменить. Вскоре после этого сей ученый упал на землю и, разумеется, разбился насмерть.

Тим огляделся и осторожно сел. Пар Самай не обратил на это внимания, продолжая:

— Важно также отличать непознанное от неизвестного. Некоторые явления незнакомы нам, но происходят вследствие известных нам законов природы. Это — неизвестное, и здесь задача ученого состоит в том, чтобы понять, какие законы природы образуют это неизвестное. Вернусь к примеру ученого, пытавшегося улететь. Как выяснилось при его осмотре, умер он не оттого, что разбился, и даже не от холода, который возникает на больших высотах, а от удушья. Почему? Потому что воздух, которым мы дышим, как любой газ, также имеет массу и лежит на земле слоем некоторой толщины, подобно воде в сосуде. Есть некоторая высота, на которой воздух кончается, о чем до того случая никто не знал. Поэтому ученый должен не только достаточно полно представлять себе цель своей теории и последствия ее применения, он еще и должен знать известные законы природы, чтобы суметь предсказать результат их взаимодействия в областях неизвестного. На следующем уроке, завтра, мы продолжим разговор о науке и ее месте в обществе. Этот урок закончен, на сегодня больше уроков нет.

С этими словами Пар Самай подобрал с пола какой-то длинный предмет и вышел из комнаты. Ученики потянулись следом. Тим тоже пошел к себе, по дороге размышляя об услышанном.

Что-то там историчка рассказывала о познаваемости мира. Ну да, что все люди делятся на тех, кто думает, что мир можно познать, и тех, кто так не думает. Дескать, те, которые верят в Бога, — это агностики, а те, которые в науку, — гностики. Тогда Тиму это показалось вполне разумным, он размышлял над этими двумя вариантами, потом решил, что он верит в познаваемость мира. Не прямо сейчас, конечно, когда еще столько всего непонятного на свете, а лет через двести — триста. Но тут нарисовался какой-то третий вариант, и Тим теперь снова размышлял над тем же вопросом. Как-то так выходило, что мир получался одновременно познаваемым и непознаваемым. Можно исследовать все известные законы природы, но какой в этом смысл, если любой ученый может взять и придумать еще парочку, которые тут же начнут взаимодействовать с уже известными, усложняя и без того непростой мир.

А еще, вдруг понял Тим, если Пар Самай не соврал насчет того, чем занимаются ученые, то земные средневековые монахи были в общем-то правы, запрещая науку. То есть они-то запрещали просто из глупости, конечно, и этого… как его… мракобесия. Но получается, правы они были. Ведь оно что выходит: дай волю этим ученым — такого наоткрывают, за тысячу лет потом не разберешься. А с другой стороны, совсем запрещать — тоже как-то нехорошо. Вот если бы Тим сейчас стал главным над наукой, он бы придумал, как сделать так, чтобы все было правильно. Наверное.

Хотя что об этом думать? Так они и разбежались вернуть его на Землю, да еще и министром по науке сделать. Поэтому Тим принялся думать про лежавший у него в кармане брусок. Если сломать его у Тима не получается только потому, что сам в это не верит, то почему бы не сунуть этот брусок в какой-нибудь мощный механизм? Тим, правда, таких тут не видел, но он и не искал. Должна же быть у них хотя бы мельница какая-нибудь? И вот тогда брусок сломается стопудово — мельница-то не живая, она не может верить, что брусок металлический и очень твердый.

В его комнате на кровати сидел Ашер Камо. Тим напрягся, но виду не подал. Он уже уяснил, что здороваться здесь не принято, поэтому прошел внутрь как ни в чем не бывало, сел на кровать рядом с куратором, достал из кармана брусок и вцепился в него обеими руками.

— Подожди, — сказал Ашер Камо.

Тим отпустил брусок и застыл в ожидании.

— У тебя разве нет вопросов по сегодняшнему дню?

Тим даже удивился — он уже понял, что здесь чем меньше задаешь вопросов и чем больше додумываешься сам, тем лучше. И чем же, спрашивается, недоволен Ашер Камо на этот раз? Пожал плечами, потом вспомнил:

— А… да. Я видел… необычное существо. Что это было?

В ответе куратора прозвучало некоторое замешательство, похоже, он ждал не этого вопроса.

— Существо из другого мира. Тебе не следует знать больше.

Тим виду не подал, но обиделся. «Ах так, — подумал он, — тогда и тебе кой-чего знать не следует». Он собирался рассказать про разговор с той страхолюдиной, но сейчас передумал. Хотя вообще-то куратор должен был сам заметить, ведь Тим вроде как оказал чудищу некоторую услугу и его шаретор должен был вырасти? Про беседу с Арамом Ашер Камо тогда моментально просек. А может, дело в том, что чудище не было человеком?