Книга Дело об императорском пингвине - Андрей Константинов

— Шах, ну скажи — это был ты? Ты сделал это только для меня? Или это просто было частью твоего очередного расследования?…

— Даже если бы это сделал я, то, естественно, исключительно в рамках очередного расследования.

— Ты врешь, Шах! Ну зачем ты хочешь казаться хуже, чем ты есть на самом деле?

— Совсем недавно ты была обо мне несколько иного мнения.

— Я была полной дурой. Прости меня.

— Ладно, все, проехали.

— Ты сейчас один живешь? Хочешь, я как-нибудь приеду к тебе?

— Вместе с Рустамом?

— Перестань! Между прочим, он очень хороший человек.

— Да, я помню, живой и непосредственный ребенок с охраной, которая может порвать кого угодно на сотни маленьких кусочков…

— А ты злой, Витя. Хотя… наверное, я действительно сама виновата…

— Прости, Танюша, но мне завтра очень рано вставать…

— Да, я поняла… Спокойной ночи, Шах.

— Спокойной ночи.

ДЕЛО О ТЯЖБЕ С ПИВОВАРАМИ

Рассказывает Анна Лукошкина

"Лукошкина Анна Яковлевна, 33 года. Закончила юрфак ЛГУ, работала судьей, ныне — член Городской коллегии адвокатов.

Работает юристом в Агентстве «Золотая пуля». Осуществляет юридическую экспертизу материалов перед публикацией и представляет интересы Агентства в судах. Среди сотрудников получила прозвище Цензор.

Разведена. С бывшим мужем сотрудником РУБОП

Сергеем Лукошкиным поддерживает хорошие, приятельские отношения. Воспитывает сына-школьника.

Экспрессивна, но справедлива. Иногда поддается искушению «поиграть» в расследователя — сказывается еще студенческая страсть к криминалистике и уголовному процессу, так и не реализовавшаяся в жизни Лукошкиной. К начальству относится без должного пиетета".

Из служебной характеристики

1

Обнорский вызвал меня в кабинет через секретаря Ксюшу. Ксюша сообщила мне об этом с видимым удовольствием — приглашение в кабинет к Классику посредством секретаря означало почти что немилость.

Я давно подозревала, что Ксюша не одобряла чрезвычайно внимательного отношения Обнорского к моей персоне. Безотчетная улыбка, с которой Ксюша вошла ко мне в кабинет, стала еще одним тому подтверждением.

— Проходите, Анна Яковлевна. — Обнорский даже не поднял глаз, когда я распахнула дверь и, недоумевая, вошла в его обитель. Кстати, захламленную до краев разного рода подарками от благодарных и восторженных почитателей. Говорят, у вас… — Классик интонационно выделил это дистанцирующее местоимение, что, очевидно, должно было дать мне понять всю степень нерасположения, — с Шаховским близкие отношения? Что вы можете сказать по этому поводу?

— Я ничего не буду говорить по этому поводу, пока ты не объяснишь мне, чем вызван твой инквизиторский тон. — Я плохо спала эту ночь и встала очень раздраженная. Обнорский этого не знал, иначе перенес бы наш разговор на следующий раз…

— Анна Яковлевна, я не собираюсь объяснять вам мотивы своих поступков. А вы крайне неразборчивы в связях. Может, вы еще с кем-то состоите в близких отношениях?

— Представь себе — да, с очень многими мужчинами в этом городе. — Злость, с которой я произнесла первую фразу, вдруг улетучилась. Я почувствовала, что страшно устала от всех недомолвок, сплетен и пересудов. Мне захотелось скорее уйти из кабинета Обнорского, где сама обстановка, казалось, кричала: он так велик и гениален, этот Классик, смотрите, смотрите! В такой обстановке совершенно невозможно вести разговоры по душам.

— Я тебя больше не задерживаю.

— Мне нужно читать досье. Обнорский, наконец, поднял глаза от кипы бумаг, которая, кстати, последние несколько месяцев оставалась нетронутой на его столе. По-киселевски посмотрев на меня поверх очков, шеф кивнул в сторону двери:

— Свободна.

— Спасибо, Андрей Викторович.

Если нужна будет юридическая консультация, обращайтесь. Наша фирма всегда готова помочь клиенту! — На цыпочках шагнув к двери, я осторожно прикрыла ее за собой и, несмотря на негодующий взгляд Ксюши, стучавшей в приемной по клавишам, приложила ухо к двери. За дверью раздалась отборная ругань, очевидно, в мой адрес. Вздохнув и пожав плечами, я отправилась к себе.

2

Кабинет с приветливой табличкой «Вас тут не ждут!» мы делили втроем: я, Шаховский и Каширин.

Над нашим «сожительством» в Агентстве подшучивали, но думаю, нам втайне завидовали. В отличие от кабинета Обнорского, где все подчеркивало достоинства его обитателя, в нашей комнатушке усилиями Каширина поселился дух истории. В первую очередь, истории розыска и органов внутренних дел. О ней напоминала допотопная пишущая машинка с вставленным бланком протокола допроса. Изящные наручники, куда свободно проходила моя не очень тонкая рука. Со стен тусклыми глазами взирали те, кого разыскивает милиция, и те, кого уж нет в мире, — эти фотографии, как я подозревала, «стибрил»

Каширин из уголовного розыска, где он раньше работал. С полок стеллажа на посетителей назидательно смотрел корешком «Полный сборник кодексов Российской Федерации». Ему вторил Уголовный кодекс 1967 года, ныне ушедший в историю. Все это тем не менее гармонировало как с компьютерами, находящимися в нашем распоряжении, так и с вполне модерновой мебелью — уютным диванчиком и чайным столиком, купленными на наши собственные деньги (Скрипка сообщил, что бюджет Агентства таких необоснованных трат не предусматривает). Расстроенная разговором с Обнорским, я, войдя в кабинет, плюхнулась на этот самый диванчик.

Едва взглянув в мое лицо, Шаховский все понял.

— Коньячку, Ань? — Само это предложение должно было бы поставить крест на дальнейшей нашей карьере в Агентстве, так как Классик категорически запретил употреблять на рабочем месте, даже в лечебно-профилактических целях.

— Пожалуй, — кисло кивнула я, но спохватилась:

— Впрочем, нет, я же за рулем. А так хочется напиться и забыться…

— Главное, под это дело не отдаться кому не надо, — попробовал пошутить Каширин, но под моим взглядом, хорошо отработанным в свое время в судах, осекся. А я покраснела, так как Родька, в общем-то, сказал именно то, что вертелось у меня на языке. Но не признаваться же в этом Каширину!

Ты, Ань, не бери в голову. Обнорский, конечно, контуженный на голову, но, в общем, мужик неплохой. Только вы с ним в антифазах находитесь.

В общем, вам нужно поменьше общаться, тогда и спокойнее будет. — Мудрый Шаховский присел ко мне на диван и успокаивающе стал поглаживать по руке. Я расслабилась и закрыла глаза.

В этот момент скрипнула дверь, и в кабинете воцарилась леденящая душу тишина. Через какое-то мгновение Шаховский неприлично выругался. Открыв глаза, я тоже чертыхнулась: в дверях стоял Обнорский. Как потом расскажет Виктор, шеф решил пойти на мировую и с этой целью отправился разыскивать меня. Представляю, как мы выглядели со стороны! Я с лицом, полным блаженства, и Шаховский, ласково поддерживающий меня под локоток… Версия о наших с Шахом близких отношениях получила, наверное, в глазах Обнорского полное подтверждение. Смерив меня презрительным взглядом, Андрей вышел, со всех сил хлопнув дверью. Даю сто очков, что из соседних кабинетов тут же повысовывались репортеры и расследователи, а в архивном тут же началось массовое обсуждение случившегося. На Шаха было больно смотреть — он был сердит и несчастен одновременно.