Книга Эндшпиль Маккабрея - Кирил Бонфильоли

— Ты убил его? — кровожадно поинтересовался я.

— Нет, мистер Чарли. Я подождал немного в самом низу а лифт остановился на третьем и я еще немного подождал а потом попробовал кнопку и лифт приехал пустой поэтому я поднялся сюда и снаружи вас не было и поэтому я поднялся на верх лестницы чтобы посмотреть не видно ли вас а потом услышал как лифт опять поехал вниз и я подумал что он так может всю на хрен ночь кататься поэтому я зашел сюда вас поискать а вы тут такой лежите и я подумал...

Я вяло поднял руку.

— Стоп, — сказал я. — Я все равно сейчас неспособен за всем этим уследить. У меня голова болит. Обыщи квартиру, запри двери, доставь меня в постель и найди мне самую большую таблетку снотворного, какую только возможно изготовить. И надень на себя что-нибудь, идиот, а то простудишься и умрешь.

На этом я отключил Ч. Маккабрея как личность и позволил бедолаге вновь смыться сквозь пол в глубины бессолнечного моря.

И если кто-нибудь после этого перерезал мне глотку — на здоровье.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Упрекнуть?

За что? Я не речист, о нет, отнюдь,

Но, будь и златоустом, разве б мог

Унизиться, ей преподав урок,

Мол: «Это слишком. Это не по мне».

И, убедив отчасти иль вполне,

Ждать, чтобы мой подействовал укор

Я унижаться не привык, синьор.

«Моя последняя герцогиня»[66]

КРАЙНЕ ОСТОРОЖНО Я ПРИПОДНЯЛ ОДНО ВЕКО И быстро захлопнул его снова. Безжалостный луч солнца успел юркнуть внутрь, отчего у моего мозга открылось кровотечение.

Гораздо позднее я попытался еще раз. Солнечный свет уже был придушен, а в изножье моей постели, заламывая руки, нависал Джок. Кроме того, он держал чайный поднос, но у меня возникло отчетливое впечатление, что он также заламывает руки.

— Уходи, — хныкнул я.

Он поставил поднос и налил мне чашку чаю; в моей бедной голове это прозвучало так, словно кто-то нажал на смыв в эхокамере. Я еще немного похныкал и отвернулся, но Джок нежно поколебал меня за плечо, приговаривая «ну, ну» — или «так, так», или что-то еще в том же смысле. Я сел, чтобы ему возразить, и действие это, похоже, оставило половину моего черепа на подушке. Я предусмотрительно исследовал пораженную область: на ощупь она была вроде как ноздреватой и податливой, но, к моему удивлению, не облеплена запекшейся кровью. Я пришел к выводу, что будь у меня проломлен череп, я бы вообще не проснулся. Не то чтобы тем утром это имело значение.

Чай оказался не привычным моим «лапсангом» или «улунгом», но «Смесью Королевы Марии» производства «Туайнингз»: проницательный Джок — он знал, что подобное утро взывает к тому, что посуровее. Я проглотил первую чашку, затем Джок скормил мне два «алка-зельцера» (как же они шумят!), два «Порошка Бичема»[67]и два декседрина — в указанном порядке, и вся эта коллекция была запита второй чашкой лучшего и ярчайшего от Королевы Марии. Ни за что в жизни больше не скажу ни единого резкого слова об этой святой женщине.[68]

Вскоре я снова обрел способность к рациональному мышлению, и рациональная мысль меня побудила немедленно отойти ко сну опять. Я осел было в общем направлении подушек, однако Джок твердо меня перехватил и повсюду на мне утвердил чашки с чаем, чтобы я больше не осмелился пошевельнуться.

— Тут эта профура весь день звонит, — сообщил он. — Говорит она секретарь заместителя того секретаря и дело касается ваших подорожных грамот и если вы можете встать то немедля туда надо ехать а тот ее хрендель примет вас в любое время до половины пятого. Уже три — почти.

Пришлось, поскрипывая и покряхтывая, подымать себя на поверхность.

— Как вы считаете, кто это был ночью, мистер Чарли?

— Не сброд Мартленда, это уж точно, — ответил я. — Те ожидали бы приема по полной программе, как в последний раз. Что-нибудь пропало?

— Я чего-то не заметил.

— Ну они ведь не стали бы пускаться во все эти сложности лишь ради того, чтобы треснуть меня по затылку, тут сомнений быть не может.

— Мог быть обычный негодяй — не прозвонил нас как следует, не рассчитывал, что нас будет двое, потерял голову и по-быстренькому смылся. А вот это забыл в нашем парадном замке — потому и сигнализация не затыкалась.

«Этим» оказался карманный календарь из жесткого целлулоида, размером и формой с игральную карту; на рубашке значился пылкий призыв пить чей-то «Молочный Крепкий Портер». Такой шутя вскрыл бы любой пружинно-цилиндровый замок. Но против моего врезного «Чабба» без ручки, но с цилиндрами из фосфористой бронзы в выемках под ключ, он бесполезен — это известно любому, кто подвергся хотя бы неделе оздоровительной дрессуры в «Борстале».[69]Мне это не понравилось. Зеленые щеглы не оттачивают мастерство в пентхаусах на пятых этажах особняков по Аппер-Брук-стрит.

Я впервые задумался об этом — и чем дальше, тем меньше мне это нравилось.

— Джок, — произнес я. — Если мы спугнули его, пока он вскрывал замок, то почему же его не оказалось на месте, когда мы его спугнули? А коли на месте его не оказалось, откуда ему было знать, что нас двое? И если он бросил эту затею до того, как выскочил ты, почему он тогда бросил такую полезную карточку и зачем колобродился в лифте, а не... э-э... а-а... «по-быстренькому смылся»?

Джок несколько приоткрыл себе рот, чтобы помогло процессу мышления. Я видел — ему больно.

— Неважно, — любезно промолвил я. — Я знаю, каково тебе. У меня тоже болит. Сдается мне, что негодяй просто сунул картонку в замок, чтобы сработала сигнализация, а потом затаился в лифте. Когда же ты выскочил, он рванул вниз, чтобы тебя отвлечь. Затем — снова наверх, на третий, зная, что ты, как разумный парнишка, станешь дожидаться его внизу; из лифта на площадку и пешком на пятый, зная, что со мной можно справиться и в одиночку. Справившись, он слышит твое приближение, прячется за дверью и тихонько исчезает, пока ты приходишь на помощь своему молодому хозяину. Все призвано оставить меня одного, причем с открытой дверью, а тебя на пару минут с дороги убрать. Задуматься нам нужно не о том, как, и даже не о том, кто, — а о том, зачем.