Книга Сервис с летальным исходом - Нина Васина

Он молча ковыляет вниз, и я слышу, как на кухне звякает посуда.

В детской комнате на отдельной полочке лежат вещи девочки. Бужу ее, дуя на веки. Одеваю. Веду в туалет. Она еще сонная, трет глаза, но покорно устраивается на маленьком детском унитазе.

Мы умываемся и спускаемся вниз, мальчика я несу, прижимая к себе правой рукой, а девочку веду левой. Для третьего ребенка нет руки, как хорошо, что он такой большой, может сам ходить. Пока нога не отвалилась…

В дверях кухни мы останавливаемся. Стол накрыт. На сковороде вспучился румяным солнцем самый настоящий омлет, на тарелке лежат гренки и куски курицы, в миксере сбивается что-то из молока. Девочка отпускает мою руку и залезает на высокий стульчик — вероятно, это ее предмет мебели.

— Прошу! — юноша галантным жестом предлагает сесть и мне. — Ничего на ум не приходит? — он многозначительно кивает на сковороду.

— Омлет… — я пожимаю плечами и усаживаюсь. — С сыром? — нюхаю омлет и утвердительно киваю:

— С сыром!

— А сковорода? — скалится в притворной улыбке юноша. — Сковорода ничего не напоминает?

Смотрю на большую сковороду, потом на мальчика, и в этот момент он многозначительно тычет пальцем себе в лоб.

— Как тебя зовут?

— Меня?.. Вася!., нет, я хотел сказать — Коля. Да, меня зовут Коля, а тебя?

— Коля, выключи миксер и скажи, почему ты так странно скалишься и показываешь себе на голову?

— Миксер?.. Ах да, это же коктейль для тебя.

— Спасибо, — осторожно нюхаю желтоватую смесь в высоком бокале.

— Молоко, желтки и морковный сок. Настоящий коктейль для кормящих матерей.

— Грандиозно. Как тебя отблагодарить? Знаешь что, я тебя отвезу к врачу. Пусть посмотрит ногу.

— Ты меня отвезешь к врачу? А ты кто, вообще?!

— Я — Мадлена Сидоркина, двадцати шести лет, — невозмутимо докладываю я и осторожно пробую кусочек гренки. — Так написано в паспорте, который лежит в кармане пальто в коридоре, можешь посмотреть.

— Мадлена?.. То есть ты хочешь сказать, что ты — Ляля?!

— Я что, похожа на Лялю, на Мими или на Диди? — строго спрашиваю я, уставившись в растерянные глаза мальчика. — Нет, я Мадлена, а для близких людей — Мона. Ты мне кто?

— Я?.. Я Коля Сидоркин, я…

— Вот видишь, — перебиваю юношу, пока он не захлебнулся негодованием и не подавился. — Ты тоже Сидоркин, это значит, мы — родственники. Сколько тебе? Шестнадцать? Семнадцать? В любом случае ты не можешь быть моим ребенком, слишком большой, значит… Ты мой брат? Нет, постой. Сидоркин… Ты брат моего мужа?

— Ты пробралась в этот дом, ты ударила меня сковородой по голове, а перед этим убила дядю Антона и Лялю!

— Дядю Антона? Подожди, дай подумать, получается, что ты племянник моего мужа? Вот и разобрались. Доедай, поедем к врачу. Кстати, где они?

— Они?..

— Ну да, эти, которых я убила? Я их закопала, расчленила и выбросила в мусорный контейнер или растворила в ванне?

Ну вот, доболталась!.. В этой чертовой ванне действительно мокло что-то весьма подозрительное… И юноша застыл, бледнея с каждой секундой все больше и больше, сейчас свалится в обморок.

— Не падай в обморок! — предупреждаю я его. — С ванной это, конечно, очень интересно, но следователь Поспелов вытащил из чемоданчика кислоту, которой, как он сказал, я воспользовалась для растворения какого-то Успендрикова. Так что, сам понимаешь, растворять было не в чем…

Маленький у меня на коленках повертелся и обмочил халат Мадлены Сидоркиной, после чего удовлетворенно вздохнул.

Коля Сидоркин встал из-за стола, начал было собирать грязную посуду, потом, потоптавшись, направился к ванной.

— Стой.

Остановился и ждет, не поворачиваясь.

— Пойдем вместе, только ребенка положу, подожди, я видела маленький манеж в гостиной.

Коля пошел за мною, это он сообразил, что боковую стойку манежа можно открыть, чтобы не нагибаться над нею.

— Полный дом памперсов, а ты его держишь в пеленках, — заметил он и показал на открытую пачку у манежа.

Я пожала плечами, достала маленького, положила на ковер и кое-как приладила памперс.

— Первый раз, что ли? — поинтересовался Коля, поправляя застежку.

— А ты когда успел?

— Я с маленькой Сюшкой сидел пару раз, ее к нам привозил… дядя Антон…

Мы сидим на ковре рядом, между нами — ребенок в неуклюжем памперсе, и я спрашиваю, деиствительно ли Коля хочет посмотреть, что там в ванной?

— А вдруг, — задумывается он, — вдруг от нее что-то осталось…

— От нее?..

— Я видел, как волосы потонули.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — беру Колю за руку и слегка сжимаю ее. В этот момент я замечаю, что на моих пальцах нет ни одного художественно оформленного искусственного ногтя. — Что бы в этой… — смотрю на другую руку. Ни одного… — Да, о чем я?.. Что бы в этой проклятой ванне ни плавало, не обращай внимания. Нам должно быть все по фигу. Мы с тобой мертвы. Я утонула, а ты…

— А я умер от удара сковородкой по голове, — покорно кивает он. — Или нет, я умер от разрыва сердца, когда она вывалилась на меня из шкафа…

— Сковородка? — не понимаю я.

— Да нет же, Ляля вывалилась из шкафа! — он выдергивает руку и смотрит на меня со злостью. — Она!.. Она была задушена, это точно.

— Ты не находил здесь где-нибудь ярко раскрашенных ногтей? Все ногти растеряла… Ладно, пошли, если хочешь.

Девочка все еще сидит за столом на своем высоком стуле. Коля достает ее и держит над раковиной, пока я мою маленькие жирные ладошки и мордочку. Но при попытке посадить девочку в манеж к братику она оказала сопротивление: вцепилась обеими ручонками в халат, а когда я взяла ее на руки, обхватила меня за шею со всей силой, на какую была способна.

— Эй! Не бойся, я не буду накрывать тебя одеялом, ну хочешь, просто посиди в кресле? Девочка молча сжимает мою шею.

— Она умеет разговаривать? — спрашиваю я Колю.

— Не знаю. Я ее видел последний раз в восемь месяцев. Не скажу, что тогда она много болтала. Давай отцеплю, не идти же с Сюшкой смотреть ванну!

При отцеплении девочка разжала руки, но только на секунду, чтобы с такой же силой обхватить шею Коли.

— У меня предложение. Давай возьмем детей и поедем к хирургу. Покажем твою ногу, развеемся слегка, а когда вернемся, уложим детей спать и спокойно осмотрим ванну.

— Я никуда не поеду, она уже не болит.

— Но она уже синяя.