Книга Аполлоша - Григорий Симанович

Утист говорил мало, редко улыбался, и к этому Гоша привык. Но глаза в тот день были как никогда живыми, подвижными и влажно блестели, выдавая несвойственное ему приподнято-возбужденное состояние.

Игнат и Гоша тоже сняли понемногу на праздник и на текущие расходы. Накупили вкуснятины и выпивки, Любаша сделала стол, нажарила мяса.

Игнат, накативший грамм двести в качестве аперитива, говорил тост, впавши в военную терминологию:

– Товарищи, боевые друзья, коллеги! В этот радостный день наш маленький дружный отряд празднует завершение первого этапа операции под условным названием… – Тут Игнат замялся, и Гоше как более продвинутому по части художественного слова, пришлось ассистировать: – …«Король рынка».

Игнат с одобрением глянул на друга, но подправил:

«Покорители рынка». Затем продолжил:

– Судьба подарила нам уникальный шанс заработать на бирже в условиях рыночной экономики большие деньги. Не скрою: ваши доходы, Любаша и Костик, скромнее наших с Георгием Арнольдовичем. Но мы – отцы-основатели фирмы, знаем главный секрет и, естественно, должны получать больше. Мы выбрали вас, потому что вы люди родные, скромные и не станете испытывать к нам черной зависти. Вы не знаете, как мы это делаем. И от этого только польза. Как известно, меньше знаешь – крепче сон. Конечно, вам любопытно. Но правильно делаете, что не задаете лишних вопросов, держите все в тайне и доверяете нам. Мы вас не обидим. Только что смогли в этом убедиться. Спасибо за добросовестную службу. Я горжусь вами. Поработаем еще три-четыре месяца, даю слово, что каждый из вас получит еще по миллиону рублей. Да здравствует Горбачев, отменивший в России коммунизм! Пусть процветает частная собственность и свобода рыночной жизни, когда каждый при желании может стать богатым и счастливым! (Игната, как когда-то Остапа, несло, но Гоша не стал встревать, понимая, что друг в эйфории.)

Они выпили водки (Костик алкоголь не употреблял, чокался соком), налили по второй, и вскоре застолье приобрело тот привычный и милый каждому русскому тонус, который только и придает ему смысл и значение в наших палестинах. Игнат, захмелев изрядно, впал в ностальгию по лучшим временам его военно-музыкальной жизни. Гоша ударился в исторический экскурс, хлестко и со знанием фактов разоблачая пагубную роль ключевых российских политиков, от Ленина до Ельцина, в разрушении подлинно великой империи, каковой могла бы стать Россия. Любаша, поддакивая обоим и подливая, вставляла время от времени реплики, уносившие воображение собравшихся в светлую близкую даль материального процветания и «сбычи мечт». Только Костик – Утист молчал, рассеянно улыбаясь, словно тоже хмелел – без вина. Через пару часов он попрощался, оставив компаньонов допивать и договаривать уже изрядно бессмысленные и бессвязные разговоры.

Пьяный Гоша трезво оценил свои сексуальные возможности и вскоре тоже, сославшись на усталость, ушел-уполз, сопровождаемый упреками в бессовестности и хилости, по каковой причине срывал естественное завершение праздника.

Пара все же дошла до финальной мизансцены, но сыграла торопливо и халтурно – Игнатий Васильевич был никакой.

Утром Любаша аккуратно перебралась через сопящего друга, наскоро приняла душ, оделась. Любопытство и что-то еще, чему не могла найти объяснение, пересилили всегдашнюю ее порядочность и интеллигентный самоконтроль. Убедилась, что Игнат по-прежнему дрыхнет, тихонько достала из сумочки компактный фотоаппарат. Бронзовый герой никуда не делся. Только теперь ей пришло в голову, что статуэтка может быть очень древней. Догадка почему-то взволновала, но объяснить этого себе не смогла.

Любовь Андреевна Алтунина дважды с разных ракурсов запечатлела странную находку в недрах шкафа с помощью вспышки. Потом уехала к себе. До конца недели «ковала железо» у компьютера. Субботу и воскресенье провела дома, за чтением женского детектива сверхпопулярной писательницы Пелагеи Пунцовой – более бездумного и бессмысленного занятия Любаша не могла себе и вообразить, именно поэтому порой и прибегала к такому виду терапии. Сейчас как раз то, что требовалось. Она хотела полностью расслабиться. Но полностью не получилось. Чтению назойливо мешал бронзовый мальчик в Игнатовом шкафу.

Глава двадцать четвертая. Опять исчез

С первоапрельской торжественной пьянки по 30 апреля включительно они продолжили азартно делать деньги. К 1 мая, когда, уже по традиции, у Игната накрыли очередную «поляну», счета главных «концессионеров» пополнились в сумме еще на 15 миллионов рублей. Оно и понятно: больше ставишь – больше получаешь. Итого, 46 лимонов.

Все прошло замечательно, включая сексуальные утехи, в которых Гоша полноценно и с успехом принял участие, – на этот раз он был в форме и в азарте. Ушел к себе приблизительно в час двадцать. Но еще до приезда Костика и Любаши, зайдя в полдень к Игнату с купленными на вечер продуктами, Георгий Арнольдович предупредил.

– Слушай, я с завтрашнего дня и по четвертое включительно буду занят. Хочу кое-что пописать, а то совсем рука отвыкла и мозги цифрами обросли, как соляными наростами.

– Что ты писать собрался? С ума, что ли, сошел? Сценарий копеечный? Гошка, идиот, ты же мультимиллионер, на хрена тебе?!

– Отстань, не твое дело! Хочу и пишу! Все равно биржа откроется только в понедельник, темп не теряем, а ты отдохни, займись чем-нибудь своим. И не вздумай пьянствовать, я тебя умоляю. Наведи порядок в квартире, посмотри телевизор, почитай, наконец, что-нибудь стоящее – ты же раньше так любил читать. Отвлеки мозги, остуди глаза, отдохни. И не дергай меня эти три дня, понял? Дай покой, Игнат, я тебе прошу! Вот, кстати, можешь Любашу поразвлечь, в кино с ней сходи, в театр, на выставку.

– Она завтра в Питер уезжает на пять дней, мать проведывать, – хмуро буркнул Игнат, явно огорченный решением друга.

– Во, с ней поезжай. Покачаешься в колыбели революции, сходите в Эрмитаж, Любаша будет в восторге.

– Ладно, все, вали, никуда я не поеду, найду себе занятие… Кинодраматург хренов! Ты часом не про наши игры сценарий задумал?

– Да пошел ты! – Гоша решительно покинул штаб-квартиру.

Потом были три дня счастья. Они пролетели, «как облака над мастерскою, где горбился его верстак» – лучше, чем эта цитата из Пастернака, Гоша не мог им придумать определения, отметив про себя, что, если бы Борис Леонидович творил в эпоху компьютеров, вся его поэтика просто не могла бы возникнуть.

Забытое ощущение творчества, мучительно-сладкий поиск смыслов, рифм, русскоязычных воплощений Дантовой строфики и мироощущения… и очередной отточенная, звучная терцина, после которой хотелось по-пушкински воскликнуть: ай да Гошка, ай да сукин сын!

Он почти ничего не ел, обо всем забыл, а перед сном накатывала и тяжко донимала досада: целый год не занимался тем, ради чего единственно и стоило жить прежде и уж тем более доживать свой век. Утешался перспективой.

В понедельник с утра он позвонил Игнату. Молчок. А мобильный талдычил: «Абонент не отвечает или временно недоступен». Он спустился, давил звонок. Что-то тревожное, злое, раздражающее подкатило под сердце. Вернулся в себе, взял ключ от Игнашкиной квартиры. Спустился, открыл, вошел. Вроде все в порядке, но… В гостиной-кабинете на столе нет ноутбука. Перешагивая через развалы вещей и предметов, вошел, открыл платяной шкаф: нет Аполлоши. Обыскал квартиру. Даже на антресоли забрался. Статуэтка пропала.