Книга Четвертая жертва сирени - Виталий Бабенко

— Матвей Косьмич Ослябьев, — представился мужчина в свою очередь. — Старший приказчик сей книжной компании. Какими изданиями интересуетесь, господа? Наверное, вас привело сюда что-то особенное, коль скоро вы обращаетесь ко мне, а не ищете совета у книгопродавцев в зале? Уверяю вас, я знаю о книгах если не все, то очень многое. — Улыбка на лице Матвея Косьмича была весьма странной — приторной и кислой одновременно, что-то вроде меда с уксусом.

— К сожалению, не книги стали причиной нашего визита, милостивый государь, — сказал я, — не книги, а служащие вашей, как вы сами сказали, компании. Правильнее сказать, даже не служащие, а всего одна служащая — Елена Николаевна Пересветова.

Матвей Косьмич вмиг посерьезнел. Мед из улыбки весь вышел, как, впрочем, исчезла и сама улыбка, а вот уксус остался.

— Понимаю. Понимаю. — Матвей Косьмич вышел из-за стола и, сделав два шага, приблизился к нам. — Вы, сударь мой, назвали себя Ильиным Николаем Афанасьевичем, разве нет? А девичья фамилия Елены Пересветовой — Ильина. Стало быть, Елена Николаева Ильина приходится вам дочерью. Я правильно угадал?

Я лишь коротко кивнул. Владимир пока не сказал ни слова.

— Мне чрезвычайно неприятно сообщать вам это, сударь мой, однако же скрывать не буду. — Старший приказчик несколько секунд помолчал. Признаться сказать, его обращение «сударь мой», вполне естественное в обыкновенном разговоре, почему-то немало меня коробило. — Елена Николаева Пересветова уволена от должности в нашем магазине и более здесь не работает.

— Как — уволена от должности? — так и ахнул я.

— Совершенно справедливым образом, сударь мой. Две недели назад, после… хм-хм… весьма прискорбного события, произошедшего, можно сказать, в нашей лавке, Елена Николаева Пересветова не вышла на службу и больше так и не появилась. Извините, сударь мой, я понимаю, вам больно это слушать, ведь речь идет о вашей дочери, но истина остается истиной. Упомянутую Елену Николаеву Пересветову по известному пункту можно было бы уволить и без объяснений, однако вот вам объяснение: по причине оставления места службы без соблюдения необходимых правил и условий.

— Вы упомянули о прискорбном событии, уважаемый Матвей Косьмич, — вступил в разговор Владимир. — Может быть, вы сочтете возможным пояснить, что именно произошло в вашем магазине?

— Весьма и весьма сожалею, господа. — Старший приказчик скривился так, будто к уксусу добавился еще и лимон. — Я не вправе говорить об этом. Господин управляющий особым образом распорядился на этот счет. Мы весьма печемся о репутации нашего магазина, и для нас крайне нежелательно, чтобы разного рода слухи и домыслы появлялись в газетах. И прошу вас, господа, не говорите «в вашем магазине»! Это неверно. Рядом с магазином — да, во дворе. Но никак не в магазине, уж извините!

— Но мы не имеем к газетам никакого отношения! — вскричал я. — Речь идет о моей дочери!

— О вашей дочери я вам уже все сказал, — ответил старший приказчик.

— Все ли? — с горечью произнес я. — О том, что она уволена от должности, я действительно услышал. А как она работала? Как к ней относились вы и другие служащие? Какого мнения были о ней покупатели?

— Елена Пересветова была у нас на хорошем счету. — Лицо Матвея Косьмича потеплело. — Она давно хотела места в нашем магазине, и, как только место освободилось, господин управляющий тут же принял ее. Ваша дочь хорошо разбиралась в книгах, господин Ильин, умела рассказать о них покупателям любых сословий и званий и относилась к своей работе со всем тщанием. Могу вас заверить, что никаких нареканий на нее не было.

Я мог бы даже улыбнуться, заслышав добрые слова, сказанные о моей Аленушке, но улыбка никак не хотела складываться. Все, что говорил старший приказчик, произносилось в прошедшем времени, и это прошедшее время резало мою душу как ножом. Разбиралась… Умела… Относилась… Господи милосердный! Аленушка моя, где же ты? Здорова ли? Жи… Нет, эти слова я даже мысленно не мог произнести!

— Скажите, пожалуйста, господин Ослябьев, а Евгений Александрович Пересветов не появлялся ли в магазине? — вдруг спросил Владимир.

— Как же ему не появляться? — оживился старший приказчик. Медовость вернулась на его лицо, изрядно потеснив уксус с лимоном. — Появлялся, и весьма часто. Очень, очень, очень благовоспитанный господин. Причем с немалым интересом к книгам. Всегда спрашивал о новинках и каждый раз чтонибудь да покупал. Но приходил он первым делом, разумеется, не за книгами. Евгений Александрович чрезвычайно, просто чрезвычайно заботился о своей жене. Поверьте, мне, человеку немолодому и воспитанному в старых правилах, было очень приятно созерцать это трогательное супружеское попечение. Господин Пересветов всегда появлялся в конце дня, чтобы сопроводить Елену домой. Конечно, сие происходило не каждый день, но часто, зело часто. Если учесть, что он человек весьма занятой, можно только удивляться столь умелому распоряжению своим временем. Да, господа, стоит только порадоваться, что в наше время находятся столь преданные супружескому долгу мужи.

В словах Матвея Косьмича звучало искреннее уважение. Муж моей дочери открылся передо мной новой стороной, и я даже несколько растерялся, не зная, что еще спросить и как возобновить разговор об Аленушке.

Но Ульянов, похоже, моих мыслей не разделял.

— Так-так-так… — привычно пробормотал он. — Говорите, непременно в конце дня. Что же он в тот день-то не явился? Не знаете?

— Откуда же мне знать? — Старший приказчик удивленно развел руками. — Дела семейные, знаете ли. Может, заболел он. А может… — Тут он нахмурился и, поколебавшись, сказал: — Мне, господа, показалось, что будто бы Елена Николаевна была в тот день печальна. Вернее, не печальна, а расстроена. И, знаете ли, глаза были красные… — Матвей Косьмич увидел изменившееся выражение моего лица и поспешил отступить: — Нет-нет, я в этом вовсе не уверен, сударь мой, может, и показалось… — Он снова подошел к своему столу. — Прошу меня извинить, господа. Я должен вернуться к делам. Торговля книгами взыскует учета, а учет требует бумажной, как сказали бы многие, канители. Однако же для истинного книгопродавца и опытного делопроизводителя даже бумажная рутина оборачивается возвышающей душу музыкой.

Я хотел было повернуться, чтобы покинуть контору старшего приказчика, но Владимир удержал меня.

— И все же о том прискорбном случае… — Он начал фразу и намеренно не закончил ее.

— Ни слова более! — Матвей Косьмич даже воздел руки.

— Я хотел лишь сказать, что, возможно, то событие… Нет-нет, я понимаю… — Увидев, что лицо старшего приказчика словно бы окостенело, Владимир заторопился. — Вы не желаете говорить, это ваше право, но знайте: кое-какие подробности того печального происшествия нам все же известны, причем не от кого-нибудь, а от самого Евгения Александровича. И я подумал — а что если оно связано с некими иными обстоятельствами, и Елена Николаевна имеет ко всему случившемуся лишь самое косвенное отношение?

— С какими такими обстоятельствами? — Матвей Косьмич нахмурился.