Книга Превращение в зверя - Надежда и Николай Зорины

— В самом прямом, без комочков.

— А вам зачем это? — шепотом, немного смутившись, словно речь шла о каких-то интимных женских тайнах, спросила Ольга.

— Надо! — рявкнул Андрей. — Мне сына кормить нечем!

— В смысле? — опешила Оля.

— Да какой тут может быть смысл? Кашу я варить не умею. Не умею, черти бы ее драли! Не получается она у меня без комочков!

— Ах вот что! — Оля рассмеялась с облегчением. — Не расстраивайтесь, Андрей Львович, они у всех, абсолютно у всех, эти комочки. В манной каше. Как ни вари!

Андрею тоже вдруг стало легко и смешно. У всех так у всех, ничего не попишешь, придется, значит, вам, Александр Андреевич, лопать кашу с комочками, как всем несчастным детям. Он вывалил содержимое ковшика в тарелку и пошел кормить Сашу.

* * *

От каши, несмотря на комки, Сашка не отказался — съел, не гурманствуя, даже добавку. Андрей устроил сына в манеже, завалил все свободное от ребенка место игрушками и договорился, что тот, как и полагается взрослому полуторагодовалому мужчине, займет себя сам.

— Понимаешь, сынок, папе нужно немного поработать.

Взрослый мужчина серьезно посмотрел на него и потребовал музыкального оформления своего вынужденного одиночества.

— Мухи! — заказал он программу, махнув ручкой в сторону музыкального центра.

— Неплохой выбор! — согласился Андрей и поставил диск с лютневой музыкой.

Почему Сашенька называл это мухами, было совершенно не ясно. Он вообще давал предметам и явлениям совершенно неожиданные названия. Так, например, тигра, любого — живого в зоопарке, своего игрушечного, на картинке в книжке — он называл почему-то дядей. Соковыжималку именовал кокой, компьютер, по неизвестной причине, обзывал дылдой. Музыкальные произведения у него тоже получили свои наименования. Сначала они с Настей пытались бороться с его семантическими изысканиями, а потом махнули рукой: пусть делает что хочет, они-то его понимают.

— Ну все, Александр, я на тебя надеюсь. Веди себя пристойно. Папа выпьет кофе, поработает немного и придет. — Он вручил Саше его любимого белого слона и, подмигнув, вышел. Требовалось срочно, до прихода клиентки, просмотреть договор и всю информацию, которую переслала ему Ольга.

Андрей распечатал послание, сварил себе кофе и, захватив телефон, отправился на балкон. Здесь была его курительная комната, вполне благоустроенная (столик, кресло, пепельница), только в демисезонно-зимний период очень холодная. Зато он мог курить себе сколько угодно, не опасаясь, что отравляет выхлопами своей вредной привычки окружающих.

Он разложил листы по порядку: коротенькое письмо-предупреждение Оли («Андрей Львович! Кажется, она не совсем адекватна, будьте с ней осторожны!»), текст договора, краткие сведения о самой клиентке (слишком краткие — они уместились на четверти страницы). Отпил кофе, закурил и принялся за работу. Прежде всего ему нужно было попытаться составить хоть какое-то представление о своей клиентке: кто она такая — в самом деле пациентка какой-нибудь закрытой клиники, томимая манией преследования, или все-таки нет? Он просмотрел личные данные. Кирюшина Елена Владимировна, тридцать три года, врач, работает в скорой помощи. Вернее, до вчерашнего дня работала и почему-то уволилась — но все равно, врач скорой помощи — это вполне обнадеживает, вряд ли там стали бы держать сумасшедшую. Замужем (сведения о муже отсутствуют, только фамилия, имя, отчество и год рождения из штампа в паспорте). Детей нет.

Выписка и прописка… Получается, она пять лет назад переехала сюда…

Телефонный звонок прервал его работу, а впрочем, никакой работы и не осталось — сведений о его клиентке больше не было — кончились, не успев начаться. Он с раздражением отбросил листы на столик, взял трубку: это, конечно, она, Кирюшина Елена Владимировна, а он так и не составил никакого предварительного о ней заключения.

— Андрей Львович?

Так и есть!

— Я в вашем дворе. Но Ольга Петровна забыла сообщить мне, в каком подъезде вы живете.

Андрей выглянул с балкона и сразу ее увидел: женщина, ну да, примерно тридцати трех лет, нервозно озирается и как-то неправильно, словно у нее вывихнута рука, держит трубку.

— Елена Владимировна, вы стоите прямо напротив — средний подъезд…

— Как?! — Женщина дернулась и чуть не выронила трубку. — Откуда вы знаете?

— Я смотрю на вас с балкона, поднимите голову, пятый этаж. — Андрей помахал ей рукой. Она тоже махнула и чуть не выронила теперь сумку. — Кстати, у нас не работает домофон.

Ему трижды пришлось повторить код подъезда — она никак не могла запомнить такого простого сочетания цифр, видимо находясь уже на последней стадии истерики, когда мозг отключается. Долго возилась с замком — наверное, пальцы дрожали и не попадали в нужные кнопки. Наблюдая за ее мучениями, Андрей уже хотел спуститься и сам открыть ей дверь, но тут наконец она справилась. Он услышал звук зуммера, увидел, как Кирюшина вошла в подъезд, затушил сигарету, собрал листки и отправился в комнату ждать.

Но прошло пять минут, затем семь, а клиентка его так и не появилась. В раздраженном недоумении он стал бродить взад-вперед по комнате, заглянул к Сашеньке — тот в упоении грыз слоновье ухо и был, по-видимому, вполне доволен жизнью в одиночестве. Прошло еще несколько минут. В голове ни с того ни с сего возникла строчка из дурацкого стихотворения, напечатанного однажды — вероятно, в виде хохмы — в Татьяниной газете: «На станции переливания крови спекулируют кровью!» — и отвязаться от нее не было никакой возможности. Расхаживая туда-сюда, чеканя свои шаги под эту идиотскую строчку, Андрей дошел до окна, выглянул во двор. От подъезда дома напротив отъехала «скорая помощь». Коллеги клиентки, подумал он почему-то злобно. Ну и где она? Елена Владимировна, врач скорой помощи, жутко нуждающаяся в экстренной помощи, где вы, куда подевались? Может, она на лифте не ездит? Есть у него одна знакомая с лифтофобией. Грузная женщина с больным сердцем, все боится, что умрет от сердечного приступа именно в лифте, и потому на любой этаж таскается пешком — парадокс! Может, и у этой такая же фобия?

Нет, черт возьми, в любом случае должна была бы уже дойти. Тут что-то не то. Забеспокоившись, Андрей вытащил телефон и нажал на вызов. Долго слушал гудки, но ответа так и не дождался. Да что это такое?! Он посмотрел на номер — все правильно: вот он, последний входящий, она ему звонила пятнадцать минут назад. Снова нажал на вызов — никакого результата: звонки проходили, но на том конце никто не отвечал. Поставил на автодозвон, подошел к входной двери, зачем-то заглянул в глазок — понятное дело, никого он не увидел. Зато услышал приглушенную мелодию звонка: надрывно-веселый мотив тарантеллы Гаврилина. И понял, что это он своими бесплодными, но упорными попытками соединиться с Кирюшиной ее рождает. Словно боясь спугнуть звук мелодии, Андрей осторожно, стараясь не щелкнуть замком, открыл дверь, выглянул на лестничную площадку — никого. Но звук не прекратился, наоборот, стал различимее. И тут на глаза ему попалась женская сумочка. Она лежала на ступеньке возле перил — бежевая кожаная, очень похожая на ту, которую он видел несколько минут назад с балкона в руке Кирюшиной. Да что там — ее это сумочка! Не отключая телефона — мелодия продолжала звучать, — Андрей бросился вниз по лестнице. Добежал до первого этажа — никого, выглянул из подъезда во двор — нет никакой там Елены Владимировны. И никого нет. Вернулся на свой этаж, поднял музыкальную сумку, и только тут догадался наконец отключить телефон. Не заходя в квартиру, прямо на площадке, открыл сумку. Сложенные вдвое листы договора, паспорт, диплом об окончании мединститута, довольно внушительная пачка денег, дамские мелочи, чистый носовой платок, апельсиновая жвачка, дорогая старинная брошка, но со сломанной застежкой — по виду давно сломанной, таблетки: обезболивающие, сосудистые, желудочные… Странное, очень странное содержимое! Такой набор вещей может оказаться у человека, в спешке или в сильном волнении собирающегося покинуть дом, надолго, может быть, навсегда. Взять самое важное и необходимое — почти неразрешимая задача, потому что мысли от волнения путаются, потому что все кажется важным. Документы и деньги — это прежде всего, с этим понятно, а дальше? Андрей представил, как Елена суетливо движется по своей квартире, берет какую-нибудь вещь и тут же ее отвергает, голова болит, сообразить невозможно… Что она ему говорила по телефону? Что ночевала сегодня не дома? Тот, у кого она провела эту ночь, оказался еще опасней?