Книга Крайняя необходимость - Фридрих Незнанский

— В плановом, твою дивизию, — проворчал Турецкий, подъезжая к КПП Центральной клинической больницы. — Все у нас не как у людей…

Хирург Иванов оказался высоким мужчиной лет тридцати пяти. У него были широкие кисти рук, как у баскетболиста. «Так, наверно, должен выглядеть хирург, — подумал Турецкий, — как спортсмен». Они пожали друг другу руки и вышли на улицу покурить. Турецкий предложил свои сигареты, но Иванов сказал:

— Спасибо, я люблю покрепче. — И закурил классический «Честерфилд».

Турецкий вспомнил Славку Грязнова с его ехидными нотациями. Вот и доктор предпочитает покрепче.

— К нему можно? — спросил Александр Борисович, выпуская сизое облачко.

— Пока не стоит. Он, правда, уже вышел из-под наркоза, но лучше потерпеть, — порекомендовал Иванов. — Пусть отоспится, придет в себя, тогда и положительные эмоции от встречи с близкими будут кстати. Жену я бы тоже не советовал раньше времени пускать.

— Нет проблем, — с чувством огромного облегчения сказал Турецкий. — Она пока и не знает ничего.

— Интересные вы люди, — заметил доктор.

Помолчали, стряхивая пепел.

— Секретарша перепугалась просто зверски, — поделился Турецкий. — Ну и я заодно.

— Бывает.

— Я думал, будет что-нибудь похуже.

— Вполне могло быть.

— Как это? — немного дернулся Турецкий.

— Да так, — пожал широченными плечами Иванов. — Очень даже просто — если бы чуть позже спохватились. Воспаление аппендицита не такая уж безобидная вещь. У вашего Меркулова вполне могло начаться прободение.

— Но не началось?

— Нет.

— Хвала Аллаху! А что такое «прободение»?

Иванов засмеялся:

— Это когда дырка в стенке органа появляется при его заболевании. Или перитонит, например, мог быть. Тоже запросто.

— Ах да, перитонит, — вспомнил Турецкий. — Я столько раз слышал это слово, и всегда оно на меня ужас нагоняло.

— Перитонит — это воспаление брюшины. Развивается преимущественно как осложнение аппендицита и некоторых других острых заболеваний. Бывает общий и местный… Да зачем это вам, Александр Борисович?

— Действительно, — встряхнулся Турецкий. — Вроде совершенно ни к чему даже и для общего развития. Живот у меня не болит.

— Никогда? — прищурился доктор.

— Никогда, — подтвердил Турецкий.

— Серьезно? — округлил глаза доктор.

— Абсолютно.

— Я не верю.

— Ну… — Турецкий почесал затылок, — доказать я это, конечно, никак не могу, так что поверьте уж на слово.

— Все равно не могу, — признался хирург после некоторой паузы.

— Это нехорошо.

— Почему?

— Потому что людям надо верить.

— Да? А я считаю, людям надо верить только в самом крайнем случае.

— А! — сообразил Турецкий, — Мордюкова в «Бриллиантовой руке»?

— Управдом — друг человека, — подтвердил Иванов.

Посмеялись, потом хирург заметил:

— Александр Борисович, на глаз вы в неплохой форме, но чтобы у человека никогда не болел живот — я такого не встречал. Вспомните все же, когда последний раз вас тревожили какие-нибудь неприятные ощущения?

Турецкий честно напрягся и все-таки не смог вспомнить.

— Идеально питаетесь? — не отставал Иванов.

— Да не сказал бы…

— Никогда не переедаете?

— Э, доктор, — засмеялся Турецкий, — я давно уже пищу воспринимаю как закуску. Когда же тут переедать?

Иванов был искренне удивлен.

— Слушайте, — сказал он, — ваш случай как раз для моей диссертации. Хотите послужить науке?

— А что надо делать? — осторожно поинтересовался Турецкий.

— Во-первых, вам придется на недельку лечь ко мне на обследование. Заодно отдохнете от своей служебной суеты. Ну а потом…

— Ну нет, — запротестовал Турецкий. — И даже не просите. Может, когда-нибудь… на пенсии…

— До пенсии еще дожить надо, — расстроился Иванов.

— Ничего, дотянем как-нибудь…

Хирургу явно не хотелось возвращаться в больничный корпус, Турецкий не спешил, и они закурили еще по одной.

— Доктор, а почему бы аппендикс не удалять прямо при рождении? — брякнул вдруг Турецкий несколько неожиданно даже для самого себя. Надо же было, в конце концов, о чем-то говорить.

Хирург посмотрел на него с еще большим удивлением.

— Что? Нет, ну надо же! — хмыкнул Иванов. — Сегодня день сплошных откровений.

— Вы о чем?

— Да все о вас. Нестандартный подход. Сразу видно человека с нешаблонным мышлением. Никогда медициной не интересовались?

— Бог миловал.

— Понятно. Дело в том, — сказал Иванов, — что подобную идею когда-то высказал мой однокурсник Сережа Великанов. Вот мозговитый парень был. Но тут он, правда, прокололся, даром что первокурсник.

— Почему же — прокололся? — спросил Турецкий, мотая произнесенную Ивановым фамилию на воображаемый ус.

— Да просто выяснилось, что такое ноу-хау уже пробовали до нас. Оказалось, что еще в конце шестидесятых годов в Штатах какое-то время аппендикс удаляли у всех новорожденных. Просто на всякий случай.

— Вроде как бомбу замедленного действия?

— Ну да. Правда, потом от этой идеи все-таки отказались.

— И почему же?

— Да всего-навсего изучили статистику. Оказалось, детишки стали много болеть, отставать в умственном и физическом развитии. Аппендикс, этот незатейливый отросток, богат особой тканью, влияющей на иммунитет, кроветворение и многое другое.

— Аппендикс?!

— Именно. Аппендикс, представьте себе, не архитектурное излишество вроде скульптур Церетели, а необходимая организму вещь. Но если, выполнив свою миссию, он начинает мешать нам жить, то его приходится отсекать, и главное здесь — не упустить время. В общем, вот такая непростая загогулина в организме.

Турецкий покивал с умным видом и спросил как бы невзначай:

— Доктор, а как, вы сказали, звали вашего однокашника? Великанов?

— Да, был такой умный парнишка — Серега Великанов.

— Почему — был? Что-то с ним потом случилось?

— Что с ним могло случиться? — пожал плечами Иванов. — Стал врачом. Говорили, весьма неплохим. Догадаться можно было — он из семьи потомственных врачей, и у него, я помню, пациенты в руках просто млели. В хорошем смысле слова. Помню, у него было такое выражение: «Врачу необходимы всего лишь три качества — знание, интуиция и милосердие».