Книга Список Магницкого, или Дети во сне не умирают - Александр Филатов

24.03.10

Первый удачный побег из Бутырки за последние 10 лет

Вчера в 16.50 (я уже ушел, тружусь до 16.00) убежал Анжелин больной Астахов Виталий Владимирович, 1984 года рождения, камера 468 – третий этаж.

Дело было так. Контролер («банщик») Володя Поспешев, тип, которому жжется поставить диагноз, вел двух больных с прогулки. Крытый прогулочный дворик – на крыше. Володя по обыкновению впереди, а не сзади, как положено. В ушах – наушники плеера. Череп лысый, башенный, взгляд отстраненный – невербализированная беседа с самим собой. Внезапно Астахов кидается вниз по лестнице. Первая отсекающая этажная решетка открыта, вторая – настежь, дверь во двор не заперта. Это явление рядовое при общей безалаберности.

Взгляд налево, взгляд направо. Мгновенная оценка ситуации. Астахов, в прошлом спортсмен-паркурщик, выбирает решение наиболее дерзкое. Он бежит к смотровой вышке. Кошкой взбирается, избегая колючки по углу стен. Ноги как раз и упираются в угол. Раскорякой Астахов взлетает к вышке. Часовой на вышке наикрепчайше спит, положив голову на руки.

Охранник на соседней вышке видит беглеца, но не стреляет, опасаясь попасть в товарища. Впрочем, он не стреляет и предупредительно вверх. Вместо этого они с Поспешевым кричат спящему. Поспешев даже бросает в будку камни. Камни бьются о стенку и скатываются. Спящий не проснулся. Мимо него Астахов взобрался наверх стены и с шестиметровой высоты спрыгнул вниз прямо на трамвайную остановку.

Москвичи ждали трамвая. Дело дневное. Они видели спрыгнувшего беглеца. Никто из толпы не отреагировал, не позвонил в милицию. Москвичи садятся в подошедший трамвай, едут домой, чтобы о побеге из Бутырки прочитать в Интернете.

Беглец, убыстряя шаг, свернул в проулок.

Володя Поспешев от крика сорвал голос. Он замер с камнем в руках. Часовой проснулся много позже по независящим от побега причинам.

Поспешеву грозит увольнение, несмотря на 27 лет безупречной службы.

В связи с побегом аттестованных сотрудников, включая врачей, отпустили домой в 23.00.

25.03.10

Наутро ординаторская на пятом этаже, где переодеваюсь, выглядит необычно: пол усеян мужскими и женскими (с помадной каймой) окурками. Нервничая, тушили сигареты и о стены. На мой вопрос сестры единодушно, с пониманием отвечают: «Всю ночь работали следаки».

Вины Анжелы не усмотрели, а ведь сбежавший больной за полтора месяца пребывания в ПБ получал лишь активированный уголь для улучшения пищеварения. Остается предположить, какой была бы тяга на ином «топливе» – нейролептиках, например. Астахову ставили депрессию. Он поступил с самопорезами на обеих руках. Анжела, врач высшей категории, депрессию лечила углем. Но лечил же Трибасов шизофрению капельницами чистой глюкозы, и больные излечивались! «Даже благодарили!» – слова Элтона. Скорее это был не тот случай, и энергетика у Элтона Трибасова была иная, чем у Анжелы Пыткиной.

Удивительно, даже огромный сторожевой пес в будке напротив двери, откуда выскочил пока еще на полусвободу Астахов, не залаял на него. Мистика какая-то! Зато сей пес вечно мечется, рычит, скулит и лает на меня со своей «запретки» (пес в коридоре за «колючкой», где ходят на вышку и с вышки автоматчики, – на территорию с оружием нельзя, а то еще зэки оружие отберут!). Говорят, что сторожевые псы (когда-то ньюфауленда меняет подруга, иногда – сенбернар) лают лишь на зэков. Плохая примета или пес чует вынашиваемую мною книгу?

После побега запретили в одиночку открывать двери. Я единственный мужчина-врач ПБ, поэтому инспектора просят меня вместе с ними открывать камеры и конвоировать больных, в частности ко мне же на беседу. Сам себя наказываю: хочешь побеседовать с больным – конвоируй! Не войдешь, не выйдешь, поскольку все тюремные двери закрыты на два оборота. Мой «простой» проходной ключ их не берет. Приходится звать на помощь инспекторов. Ходим друг за другом. В общем, Кошкин дом клюнул в задницу петух! Теперь медперсонал – заложник в случае массовых беспорядков. Про беспощадный бунт сумасшедших в Дворянском вещала Краморова: заточкой выкололи глаз Эльзе Кох, трубой по голове ударили медсестру, убили главврача Геббельса.

Выдали зарплату за март: 6 тысяч рублей. Как на них жить, если столько же я плачу за коммунальные услуги? На мой нелепый вопрос у начатьницы расчетной группы бухгалтерии Афины Ивановны начался булькающий истерический смех. В спину долго слышал, как она захлебывается.

На входную дверь ПБ ставят душераздирающую сигнализацию (уже есть на воротах дворика).

Анжела Пыткина «забивает» на больных, как прежде делала О. В. Условий для приема больных никаких. Из ординаторской исчез даже стул для пациента. Принимаю стоя.

Анжела перебралась на четвертый этаж. Там почти нет ее («острых») больных, но зато ближе к Гордеевой.

В процедурной четвертого этажа есть хотя бы стул для терапевта. Пациент сидит на кушетке. Врач – к нему спиной, что категорически запрещено техникой безопасности (облегчается нападение душевнобольного на врача). Терапевт Лала Викинговна Голышкина, та, кто завтракает в три утра, чтобы с автобуса успеть на электричку из Александрова, и выходит на Москве-3, чтобы там купить билет, словно оттуда ехала, – понятная экономия, смертельно боится больных. Основания у нее есть: пошел слух (больной оттуда рассказал), что на спеце в Сычевке (Смоленск) одна медсестра вступила в любовную связь с больным, потом ему отказала (наскучил?). Больные (любовник и его друзья?) убили медсестру, закатали в бетон на строительной площадке нового корпуса. Сестру хватились сразу, но нашли через полгода (кто-то убийц сдал).

Лала Викинговна говорит с больными строгим тоном: «Как вы (ты! – в зависимости от степени неблагополучия дома: мама, муж-алкоголик, двое детей) смели (смел) еще и заболеть!» Лала Викинговна просила меня называть ее при больных не по имени отчеству, а просто «доктор». Фамилию не называть категорически. Опасается, что «на воле» могут разыскать и убить «за лечение»: ранитидин от всех болезней.

474-я камера (третий этаж) заявила, что «вскроется вся» (коллективный демонстративно-шантажный самопорез), если Анжела наконец не посмотрит их (ждут осмотра врача два месяца).

Контролер Азарь мне: «У Хасанова героин. Он просит перевода в камеру к Лагуткину, у которого есть шприц». Если контролер и опер знают, почему не принимают мер?

Контролер больным: «Уберите «дороги» с окон днем. Ночью делайте, что хотите».

Новый замначальника СИЗО-2 по ЛПР (лечебно-профилактической работе), тот, кто вместо снятого по делу Магницкого Крабова, Тенгиз Валерьевич Дивани полдня проверял постельное белье на моем этаже. У подавляющего большинства больных нет вторых простыней, наволочки нестираные, засаленные, черные. Кто не стрижен, кто не брит. В баню не водили вторую неделю. Народ вшивеет. После побега не водят и на прогулки. Виновна и администрация, и больные, которые избегают стрижки, тушат сигареты о пол, крошат хлеб, пишут матерные стихи или пожелания смерти сотрудникам на стенах, ломают умывальники и двери туалетов, рвут простыни на «дороги»; в отсутствие табака разбирают веники на курево.