Книга Неестественные причины - Филлис Дороти Джеймс

Инспектор сказал:

– Тут нет спуска к морю. Казалось бы, Мо­рису Сетону естественно было иметь свой отдельный выход на пляж. По Кожевенному проулку крюк получается.

– Здесь довольно высокий обрыв и не на всех уровнях каменный. Ступени были бы непрочные, – предположил Далглиш.

– Возможно. Странный он, похоже, был человек. Аккуратист. Педант. Взять, к приме­ру, ту картотеку. Он собирал сюжеты из га­зет, журналов, от людей. А иногда и сам при­думывал. И все аккуратно заносил на карточ­ки, вдруг когда-нибудь пригодится.

– А та идея, что ему мисс Кэлтроп подки­нула?

– Ее в картотеке нет. Но это еще ничего не значит. Сильвия Кедж говорит, что при Се­тоне двери обычно не запирались. Здесь, на мысу, похоже, вообще запирать двери не принято. Кто угодно мог зайти и карточку вынуть. И точно так же кто угодно мог ее прочитать. Соседи приходят, уходят, когда вздумается. Одиночество их гонит, надо по­лагать. Если, конечно, принять за факт, что Сетон действительно записал на карточку ее подсказку.

– И что мисс Кэлтроп действительно ему это подсказала.

Реклесс посмотрел на Далглиша.

– Вы тоже об этом подумали? А как вам показался Дигби Сетон?

– Дигби как Дигби. Довольно трудно по­нять душу человека, для которого предел мечтаний – открыть собственный клуб. Хотя и он, наверно, не понимает, почему мы по­шли в полицейские. Насколько я знаю Диг­би, он не мог замыслить такое убийство, у него на это не хватит ни ума, ни характера. Он человек прежде всего неумный.

– Дигби весь вечер во вторник и ночь на среду проторчал в каталажке, я звонил в от­деление, узнал. Все чистая правда. И мало того, он еще был пьян. Без притворства.

– Как удобно для него получилось.

– Иметь алиби всегда удобно, мистер Дал­глиш. Но бывают такие алиби, за опровер­жение которых, на мой взгляд, нет смысла браться, например, это. Более того, если он сейчас не прикидывался, он ведь думает, что орудие убийства – нож. И что Сетон умер вечером в среду. А Морис не мог находиться живой в этом доме в среду, когда Дигби при­ехал с Элизабет Марли. Это еще не значит, что его тело не могло здесь быть. Но я не представляю себе Дигби в роли рубщика мяса и не представляю себе, зачем ему было рубить. Даже если он обнаружил в доме труп и потерял голову от страха, человек его скла­да просто оглоушит себя спиртом и рванет обратно в Лондон, но не станет устраивать эдакую шараду. А он свалился в канаву на Лоустофтском шоссе, не на Лондонском. И вообще, откуда ему было знать про ту бле­стящую идею, что мисс Кэлтроп подкинула Морису?

– Ему могла рассказать Элизабет Марли, когда они ехали сюда.

– Зачем бы она стала рассказывать такие вещи Дигби Сетону? Неподходящая тема для разговора в дороге. Ну ладно. Допустим, она знала. И допустим, рассказала Дигби, или еще каким-то образом ему это стало извест­но. Он входит в дом и видит мертвое тело брата. И тут же принимает решение инсце­нировать загадочную картинку, как в насто­ящем детективном боевике, отрубает у Мо­риса руки и отправляет его в плаванье по морю. Но для чего? И чем он рубил? Я же видел тело и ручаюсь, что руки отрублены, не отрезаны, не отпилены, а именно отруб­лены. Вот вам и кухонный нож. Топор Сето­на благополучно лежит в кладовке. А топор вашей тети – если это он служил орудием – был выкраден три месяца назад.

– Значит, Дигби Сетон исключается. А ос­тальные?

– У нас было время только на предвари­тельную проверку. Сегодня после обеда буду снимать с них формальные показания. Но похоже, у них у всех есть какое-то алиби на время смерти Сетона. У всех, кроме мисс Далглиш: оно и понятно, когда человек ве­дет такой замкнутый образ жизни.

Не произошло никакой перемены в моно­тонном, невыразительном голосе инспектора. И сумрачный его взгляд остался по-прежне­му устремлен в морскую даль. Но Далглиш все понял. Так вот, значит, зачем его пригла­сили в «Сетон-хаус». И вот почему инспек­тор Реклесс неожиданно оказал ему такое доверие. Он представил себе ход мыслей Реклесса. Пожилая незамужняя женщина, живет одна, ни с кем почти не знается. Где она находилась в момент смерти Сетона и в среду, когда его тело было спущено в море, никто показать не может. Возле ее дома, по­чти по ее участку, проходит спуск на пляж. Где оставлена вытащенная на берег лодка «Чомга», она знала. Женщина крепкая, под­вижная, не горожанка, без малого шести футов ростом, привыкла к далеким прогул­кам, не боится темноты.

Правда, тут не видно мотива. Ну и что из того? Хотя Далглиш и сказал ей сегодня ут­ром, что мотив интересует следователя в пер­вую голову, но на самом деле это вовсе не главное. Уж он-то знает: если логично разоб­раться «где?», «когда?» и «как?», то неизбежно придешь и к ответу на вопрос «почему?», ко­торый сам по себе дает для следствия ничтож­но мало. Как говорил учитель и шеф Далгли­ша, любовь, страсть, ненависть и корысть – вот и все возможные мотивы убийства. Схе­матически это верно. Но в реальной жизни сколько людей, столько мотивов. Сейчас, по­нимал Далглиш, Реклесс уже перебирает в своей отравленной памяти все аналогичные случаи, когда ростки подозрительности, одиночества и иррациональной неприязни вдруг расцветали пышным цветом насилия и смерти.

Внезапно Далглиша разобрала злость, та­кая сильная, что на несколько секунд пара­лизовала речь и даже мысль. Окатила вол­ной тошноты и отхлынула, оставив его бледным, беспомощным и дрожащим от от­вращения к самому себе. Слава Богу, что со злости он на минуту онемел и не успел дать волю глупому сарказму и негодованию, не произнес напыщенно, что, мол, его тетка, разумеется, будет давать показания только в присутствии адвоката. Не нужен ей адво­кат. У нее же есть он. Однако! Отдохнул, на­зывается.

Послышался скрип колес – из стеклянной двери на террасу выкатила в инвалидном кресле Сильвия Кедж и подъехала туда, где сидели они. Она ничего не говорила, а толь­ко безотрывно смотрела на подъездную ал­лею. Проследив за ее взглядом, они увидели, что с шоссе к дому сворачивает почтовый фургон, маленький и яркий, как игрушка.

– Почта, – хрипло произнесла она.

Руки ее, заметил Далглиш, сжимали поруч­ни кресла с такой силой, что побелели суста­вы. А когда фургон подъехал и затормозил перед террасой, она вытянулась и замерла, полупривстав в кресле. Среди тишины, насту­пившей, когда выключили мотор, стало слышно ее возбужденное дыхание.

Почтальон хлопнул дверцей и с бодрым приветственным возгласом подошел к ним. Девушка не отозвалась на приветствие. По­чтальон отвел недоуменный взгляд от ее за­стывшего лица, посмотрел на неподвижных мужчин и протянул почту Реклессу. Инспек­тор принял коричневый конверт большого формата с машинописным адресом.

– Еще один такой же, как вчера, я ей пере­дал, сэр, – пояснил почтальон, кивая на Сильвию. Но так и не дождавшись ни от кого ответа, отошел, пятясь и желая всем добро­го утра.

Реклесс проговорил, обращаясь к Далгли­шу:

– Адресовано Морису Сетону, эсквайру. Опущено либо поздно вечером в среду, либо рано утром в четверг, в Ипсвиче, штемпель вчерашний, дневной.