Книга Расплата кровью - Элизабет Джордж

– Вот и мне так показалось. И потом, когда мы все собрались в гостиной и она начала говорить об изменениях в сюжете, она сказала примерно то же самое.

Речь шла о семье, которая готовилась к встрече Нового года, но из этого ничего не вышло. По словам Джой, старший брат хранил какую-то ужасную тайну, тайну, которая вот-вот должна была разрушить жизнь всех действующих лиц.

– А потом они начали читать, – сказала леди Хелен. – К сожалению, я почти не слушала – в гостиной было душно, как в кухне, где кипят сто котлов, и я не очень-то следила за ходом событий в пьесе. Но я помню точно, что как раз перед тем, как Франческа Джеррард вышла из себя, старшему брату в этой истории – его текст читал лорд Стинхерст, так как на эту роль еще не подобрали актера – только что позвонили. Он заявляет, что должен немедленно уехать, что после двадцати семи лет он не собирается становиться еще одним вассалом. Я совершенно уверена в этих словах. Тут-то Франческа и вскочила, и началась вся эта свара.

– Еще одним вассалом? – тупо повторил Сент-Джеймс.

Она кивнула:

– Странно, правда? И поскольку пьеса не имела никакого отношения к эпохе феодализма, я, конечно же, сразу решила, что это что-то безумно авангардное и я просто не уловила сути.

– Но они уловили?

– Лорд Стинхерст, его жена, Франческа Джеррард и Элизабет – безусловно уловили. Хотя все остальные, если отвлечься от всеобщего раздражения из-за изменений в сценарии, растерялись точно так же, как и я. – Леди Хелен рассеянно провела пальцами по сапогу, который все еще держала в руках. – Короче, насколько я поняла, пьеса должна была послужить некоей благородной цели, но из этого ничего не вышло. А целей было даже несколько: воздать должное усилиям Стинхерста в отношении обновленного «Азенкура», прославить двадцатилетние актерские заслуги Джоанны Эллакорт, вернуть в театр Айрин Синклер, снова дать Рису возможность осуществить большую постановку в Лондоне. Не исключено, что Джой собиралась задействовать даже Джереми Винни. Кто-то упомянул, что он начинал как актер до того, как стал театральным критиком, и, в сущности на читку он явился лишь затем, чтобы написать о волшебных изменениях, которые ожидаются в захиревшем «Азенкуре». Теперь ты сам видишь, – заключила она с невольной настойчивостью, от которой не смогла удержаться, – что мысль о том, чтобы кто-то из этих людей убил Джой, просто нелепа.

Сент-Джеймс нежно улыбнулся ей.

– Особенно в отношении Риса, – очень мягко произнес он.

Леди Хелен увидела в его глазах столько доброты и сочувствия, что у нее защемило сердце, и она отвела взгляд. Тем не менее она знала, что он – единственный человек на свете, кто поймет ее. Поэтому решилась на откровенность:

– Прошлой ночью с Рисом. Впервые… за многие годы я почувствовала такую любовь к себе, Саймон. К такой, какая я есть, со всеми моими недостатками и достоинствами, со всем моим прошлым и моим будущим. У меня не было такого после… – Она замолчала, затем с усилием все-таки произнесла: – После тебя. Я не надеялась, что когда-нибудь снова испытаю подобное. Потому что я буду наказана. За то, что случилось между нами столько лет назад. Я заслужила наказание.

Сент-Джеймс резко мотнул головой, не отвечая. Потом сказал:

– А если сосредоточиться, Хелен, ты уверена, что ничего не слышала прошлой ночью?

Она ответила на его вопрос вопросом:

– Когда ты в первый раз занимался любовью с Деборой, ты что-нибудь замечал?

– Конечно, ты права. Я бы не заметил, даже если бы рядом дом сгорел дотла; а если бы и заметил, то не кинулся бы его спасать. – Он поднялся, снова повесил пальто на крючок и протянул руку за ее пальто. Взяв его, Сент-Джеймс нахмурил брови. – Боже мой, что ты с собой сделала? – спросил он.

– Я? Сделала?

– Что у тебя с рукой?

Она опустила глаза и увидела, что на пальцах у нее кровь, она чернела под ногтями. При виде этого зрелища Хелен вздрогнула.

– Где… я не…

Она увидела, что ее шерстяная юбка с одной стороны тоже в крови, которая кое-где успела высохнуть и стать коричневой. Она оглянулась, потом посмотрела на сапог, который держала, и присмотрелась к липкому веществу на голенище, ярко-черному на тускло-черном при этом скудном освещении. Она молча протянула его Сент-Джеймсу.

Перевернув сапог, он звучно стукнул им о край скамьи, и оттуда выпала большая перчатка, когда-то кожаная, на меху, а теперь превратившаяся в желеобразную массу из крови Джой Синклер. Еще не засохшей, еще не уничтоженной.

Расположенная слева от широкой роскошной лестницы, гостиная Уэстербрэ была вдвое меньше библиотеки и показалась Линли не очень-то удобной для большой группы. Тем не менее она все еще была обставлена для чтения пьесы Джой Синклер: в центре комнаты стояли по кругу столы и стулья для актеров, вдоль стен – стулья для всех остальных. Даже запах в комнате свидетельствовал о злополучном вчерашнем собрании – запах табака, сгоревших спичек, кофейной гущи и бренди.

Когда под бдительным оком сержанта Хейверс вошел лорд Стинхерст, Линли направил его к камину на неудобный стул со спинкой из перекладин. В небольшом камине горел уголь, изгоняя из комнаты холод. Снаружи, за дверью, стоял громкий шум – это приехали криминалисты из Департамента уголовного розыска Стрэтклайда.

Стинхерст с готовностью занял указанное место, положив ногу на ногу и отказавшись от сигареты. Одет он был безукоризненно, идеальный вариант для выходных за городом. Однако, несмотря на раскованность, свойственную человеку, привыкшему находиться на сцене под взглядами сотен людей, он выглядел каким-то истощенным, но было ли это следствием преодоления собственного стресса или усилий, необходимых для успокоения дамской половины его семейства, Линли сказать не мог. Но он не преминул воспользоваться возможностью хорошенько его рассмотреть, пока сержант Хейверс листала свой блокнот.

Кэри Грант[16], подумал Линли, и это сравнение ему понравилось. Хотя Стинхерсту было за семьдесят, его лицо нисколько не утратило своей необычайной красоты и по-юношески волевого выражения, а его волосы, по-прежнему жесткие и густые, отливали разными оттенками серебра в лучах неяркого мягкого света. Своим телом, не обремененным лишним весом, Стинхерст опровергал понятие «старость», являясь живым доказательством того, что неустанное трудолюбие и есть ключ к молодости.

И все же, несмотря на все совершенство Стинхерста, Линли чуял, что под этим благообразным обликом таятся мощные подводные течения, которые этому человеку приходится усмирять. Линли подумал, что ключевое свойство этой личности – сила воли. Он, по-видимому, умел держать себя под контролем: и тело, и чувства, и ум. А умом он обладал очень живым и, насколько мог судить Линли, вполне способным наилучшим образом перетасовать гору улик. В данный момент волнение из-за предстоящей беседы выдавал всего один непроизвольный жест: лорд Стинхерст с силой нажимал большим пальцем на подушечку указательного, отчего кожа под ногтями то белела, то краснела. Линли тотчас приметил этот нервный жест, и ему стало интересно, приведет ли нарастающее напряжение к тому, что лорд Стинхерст утратит железный контроль над своим телом.