Книга Памяти не предав - Станислав Сергеев

Приняв решение, дал команду Чеботаеву, который после разгрома группы исполнял обязанности его заместителя.

— Рома, буди людей, разговор есть.

— А что будить, все и так не спят, ждут, когда говорить будем.

— Ну и ладушки. Раз все не спят, буду говорить открыто. Да и не тот случай, чтоб играть в секреты…

Выждав паузу, дождавшись согласных кивков, он продолжил:

— Все вы поняли, во что мы вляпались. Майор Оргулов нас всех классно сделал, практически не оставив выбора. Или мы с ним пользуемся открывающимися возможностями путешествий во времени, либо с нашим нынешним руководством, реакция которого на информацию о реальном положении вещей трудно предугадать. Во всяком случае, могу сказать, что бойня будет неслабая, и мы в ней поляжем в первую очередь. А так как у нас все давно «течет», то и гебешники подтянутся, потом менты, а чуть позже могут и турки и россияне нарисоваться, и нет гарантии, что и амеры с остальной европейской шелупонью не выбросят десант. В итоге — еще один виток мировой войны, и в конце концов, чтоб портал не достался никому, жахнут по Симферополю целенаправленно еще парочкой спецзарядов, а может, и с орбиты чем-то, что оставили на черный день. Поэтому вопрос стоит ребром, с кем мы, а исходя из этого будем уже рассчитывать наши дальнейшие шаги.

— Ты сам-то, командир, что решил? Неужели сомневаешься?

— Да, сомневаюсь, хотя и вижу, что времени до начала всеобщей свалки осталось мало, и те, кто успеет максимально быстро воспользоваться возможностями установки путешествия во времени, получит больше всего призов. А что это, объяснять не надо. Для меня лично это возможность переправить семью в мир, где нет радиации и где можно нормально дышать без противогаза.

Голос подал Чеботаев:

— Так в чем проблема, товарищ майор? Мы-то уже не мальчики, тут все повоевать успели. Я, конечно, понимаю, присяга и все такое, но кто мне объяснит, ради чего мой ребенок должен гнить в вонючих галереях, когда есть возможность спасти его? Как по мне, так ваш друг Оргулов вполне по совести поступает: без всякого сюсюканья зачистил всех отморозков, наладил систему управления и снабжения. Я лично для себя уже все решил, если вас интересует мое мнение. Свой долг перед страной и народом мы выполнили. Только ведь уже ни страны, ни народа не осталось…

Олег его перебил, прекрасно понимая, куда могут завести такие философские диспуты.

— Да, долг мы свой выполнили, но у нас осталось командование, боевые товарищи. Только благодаря дисциплине мы остались силой… А тут, если начнутся разборки, наших же спецов против нас и бросят.

— И что? Сколько нам в таком режиме осталось жить? Рано или поздно загнемся от радиации или погибнем, как ребята в очередной разборке за фонящие развалины. Командир, может хватит юлить, ты же ждешь нашего одобрения, считай, его получил. Что будем дальше-то делать?

Олег вполуха слушал, внимательно наблюдая за остальными бойцами, которые пока не вмешивались в разговор, как бы делегировав право говорить от их лица прапорщику Чеботаеву. Со стороны Дегтярева это была игра в неуверенность, в которой он пытался выявить колеблющихся и вовремя подобрать нужные аргументы, и если таковые не будут до конца убедительными, то принять самые жесткие меры, вплоть до ликвидации. У этой игры были свои правила, и для себя майор Дегтярев уже решение принял, и давно, когда прокачал всю ситуацию с путешествиями во времени и всю расстановку сил. Главный посыл Оргулова он понял — наладить контакт с украинскими военными через его связи в военной разведке, при этом не раскрывая основную суть, подсунув басню про Антарктиду. Теперь вопрос стоял о целостности и надежности его команды. Тут он не хотел ошибиться, поэтому на протяжении трех дней путешествия продумывал план этого разговора. Еще одной из серьезных проблем являлось психокодирование среди спецподразделений, которое было нередким явлением. Обычно делали установки на беспрекословное подчинение командиру и руководству, безусловное принятие государственной доктрины, на психическую устойчивость во время боевых столкновений, когда многие простые «портяночники» слетали с катушек, окунувшись в кровавое море войны. Такие настройки, как зарядка аккумулятора, должны были постоянно обновляться и закрепляться в мозгах бойцов, но в условиях полного разгрома специалисты в этой области и методики были практически утеряны. Это не было основной проблемой, хотя и пренебрегать опасностью с этой стороны Дегтярев не собирался. В довоенное время жена Чеботаева работала администратором в одной из небольших оздоровительных фирм, где вовсю применялось психокодирование для лечения алкоголизма, наркомании, и благодаря природному таланту сумела освоить некоторые методики, а больше, из природного чувства протеста, осваивала всевозможные приемы противодействия. Во время вынужденного сидения в бункере она тщательно вылавливала «якоря» на подчинение у мужа, а впоследствии и у его командира — майора Дегтярева, хотя это и не афишировалось… Сейчас прошло много времени, и все установки, которыми до войны были напичканы спецназовцы, должны были уже потерять силу и выветриться, но гарантий никаких не было, а значит, необходимо ожидать опасности и с этой стороны. Олег был не из тех, кто полагался только на удачу, и предпочитал подстраховаться, даже ценой жизни кого-то из боевых товарищей. Такова уж специфика его службы.

Во время одной из отлучек из БТРа, вместе с Чеботаевым, которого он знал как облупленного и мог полностью на него полагаться, они обговорили, что, когда и кто будет говорить. Сейчас операция вошла в завершающую стадию…

Олег опустил голову, исподлобья изучая своих бойцов, стараясь разглядеть следы сомнения, злости, непонимания, несогласия. Чеботаев тоже занимался отслеживанием реакции личного состава, но пока все шло гладко и по плану…

Причины волноваться были. Еще до войны они с Серегой были неприятно поражены историей со своим бывшим сослуживцем, прапорщиком Ванькой Пельниковым, который, так же как и они, служил в Севастополе в полку морской пехоты, в разведроте. Перевод полка в Феодосию привел к тому, что большинство офицеров и прапорщиков оказались оторваны от семей, проживающих в городе-герое. Естественно, жильем на новом месте службы никто их обеспечивать и не собирался: людям приходилось жить в казармах вместе с личным составом, изредка позволяя себе наведываться в Севастополь к родным. Учитывая невысокие зарплаты, такие поездки были весьма накладными, и через три-четыре месяца на имя командира бригады морской пехоты посыпались рапорта об увольнении или переводе обратно в Севастополь от тех, кому удалось найти место и получить отношение.

Именно в то время Серега, доведенный до ручки, и дернул на «гражданку», а вот Ванька Пельников, будучи неплохим спортсменом, перевелся в штаб в управление физической подготовки. Потом там у него что-то не сложилось, и при очередном реформировании перевелся в спецназ внутренних войск, базирующихся в Севастополе. В 2004 году во время «оранжевого» переворота стоял на Майдане и охранял Верховную Раду. После его перевода в Киев связь с ним была потеряна, но буквально перед самым началом войны Дегтярев с Оргуловым случайно пересеклись с ним на железнодорожном вокзале Симферополя. Ванька изменился, и не в лучшую сторону: веселый и жизнерадостный боец превратился в угрюмого и раздражительного человека, хотя встрече со старыми знакомыми он обрадовался. Конечно, по этому случаю заскочили в одно из околовокзальных кафе, где, как положено боевым товарищам, решили это дело отметить. Там Ванька вкратце рассказал о своей службе в спецназе внутренних войск в Киеве, о политической возне и о том, как бойцы чуть ли не целыми взводами подают рапорта на увольнение. Оргулов к тому времени уже работал в банке и был вполне доволен жизнью, Дегтярев тоже неплохо пристроился в разведуправлении ВМСУ, поэтому слушать сослуживца было тяжело — не всем везло в этой жизни. И вот во время разговора Серега, всегда отличающийся особой нелюбовью к украинизации на юго-востоке Украины и особенно в Крыму, пошутил по поводу украинского языка, вместо которого всячески насаждался польский суржик, и вообще всего положения в армии и внутренних войсках. Реакция Пельникова поразила обоих: его глаза остекленели, и, не сказав ни слова, он, как бойцовая собака, бросился на Оргулова, пытаясь ударить его пепельницей в горло. Тогда только оставшиеся навыки Сереги да сноровка Дегтярева предотвратили несчастье, но пример был показательным. Ваньку удалось скрутить и успокоить, но потом он долго шипел и выкрикивал: «Я вас научу Украину любить!» Самое интересное, что такого за ним никогда не наблюдалось. Во время службы в морской пехоте он, как и все, потешался над замполитами, которые быстро перестроились и уже назывались воспитателями, и на корявом, ломаном украинском языке во время собраний в красном уголке, который уже назывался светлицей, рассказывали о НАТО, о курсе Украины на интеграцию и что американцы — наши лучшие друзья. На что офицеры и прапорщики обычно посмеивались и вполголоса предлагали, в случае вступления в НАТО, выделить каждому по персональной Левински, так сказать, для более глубокой интеграции… А тут такой кардинальный поворот в мировоззрении, особенно после службы в элитных частях внутренних войск. По своим каналам Олег попытался навести справки, но тут же был одернут и поставлен в стойло так, что всякое желание продолжать наводить справки у него пропало. Единственное, что удалось накопать, были слухи, домыслы, но не более того. Большинство, в основном исходящее из уст чиновников, сводилось к мнению о психокодировании молодежи на Майдане во время «оранжевого» переворота и тому, что бойцы попали под воздействие, результаты которого со временем пройдут, хотя у Дегтярева на этот счет было свое мнение. Потом началась война, и уже не было места прошлым проблемам, и все оказалось брошено на выполнение заданий командования и элементарное выживание.