Книга Дикари - Шеридан Энн

его организма.

Облегчение переполняет мой организм, и горячие слезы выступают у меня на глазах, когда неистовое горе, которое я сдерживала из-за невероятного волка, начинает смываться.

— Я думала, мы потеряли его, — шепчу я, мой голос срывается, потому что потеря Дила, помимо всего прочего, была бы дерьмовой вишенкой на этом дерьмовом торте.

— Не пойми меня неправильно, — говорит Леви. — Дил еще не полностью здоров. Он перенес серьезную операцию по восстановлению внутренних повреждений. Он принимает всевозможные обезболивающие препараты и, вероятно, некоторое время не сможет нормально мочиться. Он ворчливый засранец, но он выкарабкается. Он всегда это делает.

Я крепче вцепляюсь в мех Доу, и обнаруживаю, что склоняюсь над ней, обхватывая другой рукой ее сильное тело и крепко прижимая к себе.

— Ты это слышала? — Шепчу я, в моем тоне появляется надежда, и в то же время я чувствую себя идиоткой из-за того, что разговариваю с волчицей так, как будто она может понять каждое мое слово. — С Дилом все будет в порядке.

Доу поднимает голову ровно настолько, чтобы потереться своей мордой о мое лецо, и волна тепла захлестывает меня от ее понимания и привязанности. Она не задерживается и даже не встречается со мной взглядом, прежде чем снова опуститься ко мне на колени и резко положить конец нашему короткому разговору. Но что я могу сказать? Доу — немногословная женщина, и мне не следовало ожидать ничего другого.

Вздохнув, я выпрямляюсь на своем сиденье и откидываю голову назад, позволяя глазам закрыться. Это были адские несколько дней, и мне действительно следовало бы использовать эти несколько часов, чтобы выспаться, но как только мои веки закрываются, и я отгораживаюсь от окружающего меня автомобиля, в моем сознании возникают преследующие меня образы рождения сына Романа.

Я распахиваю глаза, когда у меня вырывается еле слышный вздох. Не могу удержаться и поднимаю взгляд только для того, чтобы встретить смертоносный взгляд Романа, встречающийся с моим через зеркало заднего вида. Я тут же отвожу взгляд, не в силах справиться с тяжестью его неодобрения.

— Что случилось? — Спрашивает Леви, глядя на меня сверху вниз прищуренными глазами.

Боль тяжело отдается в моей груди, когда я смотрю в боковое окно, наблюдая бесконечные просторы пустыни. Мои плечи опускаются, и мной овладевает беспомощность.

— Не могу уснуть, — говорю я ему. — Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу это. Это как гребаный фильм, прокручивающийся на повторе в моей голове, и я не могу его остановить.

Боковым зрением я вижу, как он кивает, когда протягивает руку и берет меня за руку.

— Помогло бы тебе знание, что в какой-то момент каждый из нас был в плену? — спрашивает он. — Ты не одинока в этом, Шейн. Все те ужасные вещи, свидетельницей которых ты была или которые тебе пришлось совершить, мы тоже совершали. Мы знаем, каково это, через что ты сейчас проходишь и каково это — бояться, что ты можешь никогда не дожить до следующего восхода солнца.

Я поворачиваю голову к нему, прежде чем быстро смотрю на передние сиденья. Ни Маркус, ни Роман не оборачиваются, но я чувствую, что они прислушиваются.

— Тебя похищали?

Леви кивает, и я чувствую, как он сжимает мою руку чуть крепче.

— Мне было шестнадцать. Я зарезал племянника одного из богатейших людей мира, и он не очень-то это оценил.

— Ни хрена себе, — бормочу я, переводя взгляд на переднее сиденье и обнаруживая, что Маркус крутанулся на нем, чтобы наблюдать за мной, не напрягая шею. — А как насчет тебя?

— Двадцать два, — сообщает он мне, и его губы кривятся в веселой ухмылке. — Трахнул жену не того мужчины.

Улыбка растягивает уголки моего рта, и что-то проясняется в моей груди, как будто то, что так крепко связывало меня, начинает ослабевать.

— Почему я не удивлена?

Темные, цвета обсидиана, глаза Маркуса блестят от смеха.

— Это был не лучший опыт в моей жизни, и если бы она не была так хороша в постели, я бы действительно чертовски разозлился.

— Бьюсь об заклад, ты ее больше никогда не видел.

Маркус смеется, глядя, как пыльная пустынная трасса медленно превращается в старую, разбитую дорогу, которая выглядит так, словно за ней не ухаживали годами. — Наоборот, — говорит он мне. — Просто назло этому старому ублюдку, я еще три месяца пудрил ей мозги. Я бы продолжил, но этот мудак наткнулся не на тот конец пистолета какого-то неудачника. После этого было уже не очень весело.

Я качаю головой, прежде чем перевожу взгляд на Романа, хотя его напряженная челюсть и побелевшие костяшки пальцев на руле наводят на мысль, что спрашивать о времени, проведенном им в плену, — это не то, о чем он готов говорить.

— Послушай, — говорит Маркус, контраст в его тоне с тем, что был всего минуту назад, вызывает во мне волну беспокойства. — Я знаю, ты, вероятно, не хочешь говорить об этом и что это разбередит некоторые старые раны, но нам нужно еще раз установить тебе устройство слежения. У тебя за спиной мишень, и теперь, когда ты вырвалась из лап нашего отца, он будет взбешен. Я не хочу рисковать тем, что тебя снова схватят и мы не будем знать, как до тебя добраться. Четыре дня — это чертовски долгий срок.

— Я знаю, — бормочу я. — Ты можешь установить его обратно.

— Подожди, — говорит он, хмуря брови, когда делает паузу, как будто мысленно повторяя мои слова. — Ты согласна со мной? После того, что случилось с Романом и Леви, и после того, как ты вырвала его из своей руки, я был готов к целому гребаному спору.

— Как я могу с тобой не согласиться? Если бы у меня в руке была эта дурацкая штуковина, вы, ребята, догнали бы нас в тот момент, когда мы сюда добрались… — Я представляю, что могло быть по-другому — если бы они сразу проследили за мной до хижины. Мальчики могли бы найти нас здесь, оказать помощь Фелисити, пока не стало слишком поздно, спасти Ариану от насилия и продажи. Роман до сих пор держал бы за руку свою девушку и своего ребенка, если бы не мои безрассудные ошибки. Когда я снова вижу глаза Романа в зеркале заднего вида, становится ясно, что он точно знает, о чем я думаю. Он, вероятно, думал о том же с тех пор, как нашел Фелисити мертвой. Это все моя вина. Я опускаю взгляд на свои руки.

— То, через что я там прошла.… Я не могу допустить, чтобы это повторилось. Я не