Книга Андрей Битов: Мираж сюжета - Максим Александрович Гуреев

на нее объектив фотографического аппарата, сосредоточилась на этом своем взгляде, губы ее плотно сжаты, и голова чуть наклонена вправо. Ее имя в своих воспоминаниях Ольга Алексеевна упоминает довольно часто – Мария Иосифовна, но, увы, информация об этом еще одном члене семьи носит разрозненный и сбивчивый характер, хотя именно эта женщина сыграла важную роль в судьбе Ольги Алексеевны, ее мальчиков и Алексея Алексеевича Кедрова, именно ей в 1970-х годах Андрей Битов посвятил свою повесть «Похороны доктора».

Мария Иосифовна (Йоселевна) Хвиливицкая (1892–1969) родилась в Могилевской губернии в семье оршинского мещанина Йоселя Гиршевича Хвиливицкого. После окончания в 1915 году Высших женских (Бестужевских) курсов, а в 1921 году 1-го Ленинградского медицинского института, она осталась работать в институте на кафедре факультетской терапии, которую возглавлял профессор Георгий Федорович Ланг – один из основоположников советской кардиологической школы, врач, под чьим личным наблюдением проходило лечение Максима Горького летом 1936 года.

В 1924 году доцент Хвиливицкая перешла в больницу им. Ф. Эрисмана, которую в тот момент возглавил Г. Ф. Ланг и которая стала основной базой для практического обучения студентов-медиков 1-го ЛМИ. В 1931 году в эту же клинику пришел 25-летний ординатор, а впоследствии научный сотрудник и ассистент Алексей Алексеевич Кедров, который, став аспирантом Георгия Федоровича, защитил под его руководством кандидатскую диссертацию. Значительную помощь в подготовке к защите ему оказала М. И. Хвиливицкая.

В 1934 году Алексей Алексеевич привел Марию Иосифовну в дом на 8-й Советской (в семью Кедровых она почему-то пришла, держа в руках «желтую Венеру Милосскую». Символ? Знак? К этому мы вернемся позже).

В некоторых источниках по истории Ленинградской кардиологии и госпитальной терапии профессор А. А. Кедров и профессор М. И. Хвиливицкая аттестуются как муж и жена. Но эта информация ошибочна.

Читаем в повести Андрея Битова «Похороны доктора»: «Мы имели все основания возвеличивать ее (М. И. Хвиливицкую) и боготворить: столько, сколько она для нас сделала, не сделал никто из нас даже для себя: она спасла от смерти меня, брата и трижды дядьку (своего мужа). А сколько она помогла так, просто (без угрозы для жизни), – не перечислить… Она была на пятнадцать лет старше дядьки, у них не было детей, и она была еврейка… И еще, что я узнал значительно позже, после ее смерти, она была как жена. Оказывается, все эти сорок лет они не были зарегистрированы… Сошло время – илистое дно. Ржаво торчат конструкции драмы. Это, оказывается, не жизнь, а – сюжет. Он – неживой от пересказа: годы спустя в нашем семействе прорастет информация, в форме надгробия.

А я из него теперь сооружаю постамент…»

Мария Иосифовна Хвиливицкая, доктор медицинских наук, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, участник войны, блокадница. Автор многочисленных научных работ и книг (выборочно): «Экспертиза трудоспособности после удаления легкого или его части» (1957); «Врачебно-трудовая экспертиза и трудоустройство при бронхоэкатической болезни» (1959); «О приспособляемости организма при резекции легкого» (1960); «Экспертиза трудоспособности при коронарном атеросклерозе» (1961); «Экспертиза трудоспособности и показания к трудоустройству больных инфекционным неспецифическим полиартритом (ревматоидным артритом)» (1968); «Г.Ф. Ланг» (М., 1969)…

Все это могло бы быть высечено на воображаемом постаменте надгробного памятника (стелы с барельефным портретом), под которым лежит «моя неродная тетя, жена моего родного дяди», что установлен на шестом участке Кленовой дорожки Преображенского еврейского кладбища в Петербурге. Но высечено все это не было, потому что подобного рода формальности претили «нашему кичливому семейству» (А. Г. Битов).

Обо всем об этом, разумеется, знали, как и о нетитульном происхождении тетки, но молчали, а «стопроцентное молчание всегда говорит за себя… чрезмерное восхищение чьими-либо достоинствами всегда пахнет. Либо подхалимством, либо апартеидом», – сардонически замечает автор и прибавляет: – «Для меня, ребенка, подростка, юноши, у нее не было ни пола, ни возраста, ни национальности: в то время как у всех других родственников эти вещи были».

Семейная тайна, ставшая частью текста, утратила свой статус «совершенно секретно», и сразу же к имеющимся уже краскам в описании Дома («В нашей семье просто щадили друг друга, любили берегли. А если и “заносило” кого, старались удержать. Тоже пощадно, осторожно, без “директив”… Тыл был у нас обеспечен, вот что спасло. Дружба семьи, независимая от того, что каждый идет своей дорогой – это обеспеченность тыла, неослабевающего доброжелательства в любых обстоятельствах жизни» О. А. Кедрова) добавила новых. Например, таких – семья как завод по выделке человеческих судеб, как паровой каток по закатке под сукно столешницы изображений ближних или дальних родственников, а то и вовсе чужих людей.

Интересно, что именно рассказ о Марии Иосифовне, а не, например, о Георгии Леонидовиче Битове, навел на такие мысли.

Почему?

Скорее всего, потому что М. И. Хвиливицкая была не только персонажем семейной хроники, но стала и литературным персонажем, отстраненный взгляд на которого давал возможность автору смотреть на нее и на себя в том числе (применительно к ней) со стороны, через временную паузу, сквозь лимб, совершенно отлагая в сторону собственные симпатии и антипатии, собственную корневую принадлежность к семье (образ отца в «Пушкинском доме» и Г. Л. Битов все-таки не одно и то же).

Объективность сочинителя через его отстраненность стоит в данном случае рассматривать как возможность вырваться из семьи, покинуть без спроса этот завод, почувствовать свободу, свое мучительное сиротство, без которых творчество невозможно в принципе. В противном случае, в действительности не найдется место для романа, а текст превратится в заурядный сюжет – «неживой от пересказа».

Вновь возвращаясь к «Похоронам доктора» Андрея Битова, следует обратить внимание еще на один важный момент, а именно на то, кому была посвящена эта повесть.

В мемории, стоящей перед текстом, сообщается – «Памяти Е. Ральбе».

Елена Самсоновна Ральбе (1896–1977), преподаватель еврейской женской прогимназии в Брест-Литовске, ленинградский архитектор, переводчик, литературный секретарь А. Г. Битова, которую он называл «моя самая сокровенная читательница».

Андрей Георгиевич вспоминал: «В 1968 году на каком-то дурацком выступлении в какой-то библиотечке – вижу, сидит благородная красивая седая дама. И когда какие-то читатели что-то мне вякают, она прыгает на стуле от негодования, но молчит. А я перед этим выступлением получил письмо от читателя, самое лучшее в своей жизни. И вдруг она все-таки не выдержала и реплику подала какому-то критику из зала. После я подошел к ней: “Так это вы написали мне письмо?”… Знала три языка, книги иностранных авторов читала в подлиннике… шесть раз всего Пруста в оригинале перечитала… Она была намного старше меня… Это какое-то чудо было, счастливейшая из дружб».

Каким-то странным образом тут все сошлось воедино – Мария Иосифовна Хвиливицкая и Елена