Книга Создатели книг:История книги в восемнадцати жизнях - Adam Smyth

Четвертое фолио до сих пор хранится в библиотеке Пэписа в колледже Магдалины в Кембридже: это комната с полками, книгами и мебелью, сохранившаяся, как волшебный кусочек прошлого, именно такой, какой ее знал Пэпис.

Более важным, чем скандальная продажа Первого фолио, является контрнарратив: ранняя институционализация Шекспира как автора, достойного изучения, в Бодлиане. Один из способов отреагировать на список книг, переплетенных Уайлдгузом, - это отметить, что Шекспир, провинциальный драматург, который никогда не учился в университете и писал образную литературу на английском языке в то время, когда это было почти приемлемым занятием, стоит рядом с фолиантами, посвященными благочестию и аристотелевской философии, написанными на латыни. Важно подчеркнуть, что это серьезный культурный сдвиг. Если написание сценических пьес на английском языке считалось занятием сомнительной легитимности, то печатать эти пьесы было еще менее престижно. Бен Джонсон подвергся яростным насмешкам за свои печатные "Работы" 1616 года: "Скажи мне, Бен, где скрывается тайна", - каверкал один современный эпиграммист, - "То, что другие называют пьесой, ты называешь работой". А в январе 1612 года сэр Томас Бодли, основатель Бодлея за десять лет до этого, написал Томасу Джеймсу, первому хранителю библиотеки, объясняя, почему он считает правильным запретить в библиотеке пьесы и другие связанные с ними книги:

Я не вижу никаких оснований для изменения моего мнения, чтобы исключить такие книги, как альманахи, пьесы и бесконечное число книг, которые печатаются ежедневно, очень недостойных материй и обращения... Может быть, некоторые пьесы и достойны хранения: но едва ли одна из сорока... Если бы опять-таки можно было извлечь какую-то небольшую выгоду (которая, видит Бог, очень невелика) из некоторых наших пьес, то польза от этого была бы ничуть не меньше, чем вред, который скандал принесет библиотеке, когда станет известно, что мы набили ее багажом книг.

Библиотека, набитая багажными книгами (буквально - движимыми книгами, но в данном случае имеется в виду хлам или мусор), конечно, звучит не очень хорошо, и, учитывая то, что случилось с Первым фолио Уилдгуса, поразительно, что репутационный ущерб, которого опасается Бодли, связан не с тем, что он отпускает книги, а с тем, что он их впускает. Неужели он действительно считал, что только одна из сорока пьес достойна сохранения?

Но взгляды менялись: Предписание Бодли появилось в то время, когда статус литературных произведений на английском языке менялся, и острое исключение Бодли длилось недолго. К 1613 году, вскоре после его смерти, в библиотеку поступили первые сборники пьес - "рифф-раффе", согласно предыдущим описаниям Бодли. Таким образом, появление Первого фолио Уилдгуса в Бодли стало важным моментом в становлении каноничности Шекспира и важным шагом на пути к институциональному признанию силы и важности образного письма на английском языке - того, что мы сегодня называем "литературой". При таком понимании появление Первого фолио Уилдгуса - это событие, которое следует поставить в один ряд с великими театральными возрождениями шекспировских пьес после возобновления работы театров, закрытых в 1642-1660 годах; появлением изданий шекспировских произведений в XVIII веке, начиная с Николаса Роу в 1709 году и Льюиса Теобальда в 1733 году; и более поздние культурные праздники, такие как Стратфордский шекспировский юбилей 1769 года, организованный актером Дэвидом Гарриком, который, несмотря на проливной дождь во второй день (грандиозное представление было отменено), в значительной степени создал идею Шекспира как туристического товара, а Стратфорда - как места для отдыха бардов.

В стихотворении Бена Джонсона, написанном для включения в Первое фолио, "Памяти моего любимого автора, мистера Уильяма Шекспира", Джонсон предвосхитил эти культурные инвестиции, восхваляя Шекспира в выражениях, которые звучат и сегодня: "Милый лебедь Эйвона!" и "Он был не на век, а на все времена!". В стихах Джонсона Шекспир превосходит своих сверстников Лайли, Кайда и Марлоу, и, чудесным образом, "хотя у тебя было мало латыни и меньше греческого", даже соответствует "громогласному Эсхилу, / Еврипиду и Софоклу" и лучшим "из всех, что наглая Греция и надменный Рим / Послали, или с тех пор восстали из пепла". И Джонсон предлагает три строки, которые, если бы он открыл книгу, которую переплетал, понравились бы Уайлдгусу:

Ты - памятник без могилы,

И ты жив до сих пор, пока жива твоя книга.

И нам есть что почитать и чем похвалиться.

Восхваление Джонсоном своего друга и соперника ("Я любил этого человека, - писал Джонсон, - по эту сторону идолопоклонства") имеет некую условную подоплеку, мелькание на лице среди улыбки, и здесь логика празднования сложна. Дорогой Шекспир, говорит Джонсон, ты будешь существовать до тех пор, пока существует твоя книга и пока есть читатели, которые читают твою книгу - но (неявно) не дальше. Освобождая Шекспира на все времена, Джонсон одновременно приковывает его к его книге. Может, Шекспиру и не нужна могила (похороненный в церкви Святой Троицы в Стратфорде-на-Эйвоне, Шекспир получил статую в Вестминстерском аббатстве только в 1741 году), но ему нужно Первое фолио. И ему нужен Уильям Уайлдгуз.

Перенесемся на три столетия вперед. Утро 23 января 1905 года. Двадцатиоднолетний Глэдвин Морис Ревелл Турбутт с фолиантом под мышкой только что постучался в дверь подбиблиотекаря Бодлиана Фальконера Мадана. Турбутт - библиофил, только что окончивший колледж Магдален, а до этого - школу Хэрроу, и, по словам одного из современников, обладающий "любовью ко всему древнему и прекрасному". Ему не хватает уверенности в себе. В данный момент Турбутт начинает изучать архитектуру в Лондоне, часто путешествуя во Францию, чтобы понять происхождение нормандских зданий. Но этот позолоченный момент скоро пройдет. Пять лет спустя Турбутт становится лейтенантом и - мы чувствуем, что конец вырисовывается еще до прочтения - погибает 21 октября 1914 года в возрасте тридцати одного года вместе со многими сослуживцами из второго батальона Оксфордширской и Бакингемширской легкой пехоты на ранних этапах битвы при Ипре в Бельгии.

Но в январе 1905 года Турбут - его вертикальная походка обрамляет дверной проем кабинета Мадана - находится далеко от Ипра. Книга под его рукой - экземпляр Первого фолио Шекспира, взятый из частной библиотеки Огстон-холла в Алфретоне, Дербишир, где он находится уже 200 лет. Огстон-Холл был домом его семьи с начала XVIII века: загородное поместье Турбутов, здание викторианской эпохи, построенное на основе ранних тюдоровских традиций, место, где такие слова, как "внутренний двор", "сторожка" и "конюшня", разносятся по длинным коридорам. Будучи начинающим архитектором, Турбутт озабочен недавними дополнениями: пятиэтажной башней с часами; витражами, описывающими геральдику Турбуттов; ландшафтными парками и формальными садами, партерами и террасами.

Мадан вызывает помощника библиотекаря Стрикленда Гибсона. Гибсон открывает книгу, переворачивает ее