Книга Сбывшиеся сны Натальи Петровны. Из разговоров с академиком Бехтеревой - Аркадий Яковлевич Соснов

посольства. Передали небольшую сумму на первые пять дней от Всемирной организации здравоохранения.

Отель был для меня дороговат, но, к счастью, я там не задержалась. Уже первая (и единственная) ночь в нем стала откровением. На кровати в довольно большом и чистом номере был не пододеяльник конвертом, а две простыни. На верхней лежало штук шесть тонких, шерстяных, вязаных, в том числе рваных одеял бежевого цвета. Я подумала: боже, куда меня привезли, здесь даже одеяла в дырочках. Как потом выяснилось, англичане безумно берегут эти старые верблюжьи одеяла. Они действительно тонкие, рваные, но невероятно легкие и теплые, поэтому, когда забираешься в такую постель, забываешь обо всем на свете.

На следующее утро принесли завтрак, и я впервые увидела грейпфрут, точнее, половинку грейпфрута, причем не сильно зрелого. Попробовала выдавить из него сок, довольно кислый, и отодвинула. Потом уже научилась очень лихо пользоваться специальными ложечками для грейпфрутов и узнала, что это не помесь лимона с апельсином, а несколько иной фрукт.

После завтрака отправилась в посольство, куда должны были привезти мой багаж. Меня соединили с представителем ВОЗ, которая сообщила, что, хотя время моего пребывания в Англии сократилось, в программе остаются Лондон, Эдинбург, Бристоль, Оксфорд и снова Лондон. После чего меня переселили. На Кенсингтон-стрит был дом или часть дома, принадлежащая посольству, и меня устроили в одну из его полуподвальных комнат. Рядом уже обитала упомянутая Земская, которая, кажется, не была в восторге от моего подселения. После «Принс-отеля» здесь было гораздо хуже, но на треть дешевле, то есть мы могли что-то купить из еды.

На сувениры хватало?

О сувенирах тогда и не думала. Среди командированных за границу ходила шутка: «Один сувенир я съел на завтрак, другой – на ужин».

Я уже вам говорила, что в научном отношении эта поездка была для меня событием. Не столько в том плане, что я увидела многое, чего не знала. Кое-что новое увидела. Но главное – я поняла наше место в международной науке. Оценила наши достижения с учетом того, что делалось в Англии по электрофизиологическому исследованию головного мозга человека.

Сначала я пришла в лабораторию национального госпиталя на Квин-сквер. Огромное здание с множеством отделений, на первом этаже электрофизиологическое. Там занимались в основном клинической электроэнцефалографией. Я смотрела, как они накладывают электроды, как записывают показания аппаратуры. Записывали молоденькие девушки, которым за это очень мало платили, меньше прожиточного минимума в Англии. Поэтому в лаборантки шли, как правило, выпускницы школ. Профессор, заведующий лабораторией, не утруждал себя великой наукой – ее там и не было. Он был сибаритом и, похоже, высокого о себе мнения. Когда я пыталась у него что-то спросить, отвечал по минимуму. Но дело было еще в моем несовершенном знании английского языка. О языках поговорим отдельно, ладно?

Через две недели меня охватила тоска. В лаборатории учиться особо нечему, никто мной не занимается, как мы раньше с иностранцами носились. Но в какой-то момент, именно благодаря этому, я научилась чувствовать себя свободной! Я была предоставлена самой себе и – не знаю, следили за мной или нет, – могла вдоволь гулять по Лондону. Я ведь впервые была в капиталистической стране, смотрела и удивлялась.

И тут мне несказанно повезло перебраться почти в соседнее здание, за углом, на Грейт-Ормонд-стрит – в госпиталь для детей. Отделением клинической нейрофизиологии там заведовал Джузеппе Пампильоне, англичанин итальянского происхождения. Он начал с подробных расспросов обо мне, моем образовании и регалиях. Не поверил, что я доктор наук, – то ли молода ему показалась, то ли говорила неуверенно, – и попросил: «Напишите это». До сих пор помню, как мои руки дрожали, когда я писала это. Хотя я же защитилась, и очень здорово защитилась. И оппоненты были у меня злые, серьезные.

На завтра у них было назначено заседание, на которое съезжались специалисты со всей Англии, и Пампильоне предложил мне выступить: мол, нам полезно послушать, как русские коллеги живут и работают. Диссертация моя была по диагностике опухолей мозга, естественно, нашла что рассказать. Но я себя неловко чувствовала – знаете почему? Я всегда стараюсь иметь хороших портних. И для выступления надела модное, но более-менее строгое платье. И в голове вертелось: летний день, все женщины в платьях с коротким рукавом и с открытой шеей, а ты так невпопад одета. Деловым английским я лучше владела, чем разговорным, они оценили мое выступление, и отношение ко мне разительно изменилось. Чужие люди превратились в хороших знакомых. Меня попросили на следующий день подробнее рассказать о травмах мозга, которыми я тоже занималась. И к своему рассказу я принесла торт. Вообще ужасно дешевые в Англии в шестидесятом году были торты. Я хотела купить подороже и повкуснее, но оказалось, что все, даже самые хорошие торты стоят полфунта.

По правилам английских лабораторий на работу приходишь к девяти часам, в одиннадцать часов – кофе с одним печеньицем, на подносе – сколько хотите, но берут по одному. Причем некоторые девушки не брали печеньиц специально, чтобы побольше досталось технику, у которого зарплата была еще ниже, чем у них. В час дня ланч, тут было по-разному в разных местах, где-то нам самим приходилось платить. Наконец в четыре часа чай, и к нему я приурочила торт. Это еще больше растопило сердца практичных английских девушек.

Потом меня позвали на лаборантские экзамены, тоже поучительные. Девушки в целом хорошо отвечали, члены комиссии их похваливали. Мы в аналогичной ситуации говорили бы гостю: смотрите, какие у нас кадры, у нас и пятилетка в четыре года, и все прочее в ажуре. Там было по-другому: они как бы немножко над собой посмеивались, с такими вот девочками приходится работать, а что делать, других нет. Но если вы примете это за чистую монету, то попадете впросак. Некоторые наши стажеры писали в отчетах, что англичане не очень довольны своей жизнью… Ничего подобного, они, прямо скажем, неплохую жизнь себе устроили.

Пампильоне пригласил меня и Земскую, она стажировалась в нейрохирургии того же госпиталя, к себе домой. Для нас это была запретная зона. В посольстве посоветовали отказаться от приглашения, сославшись на то, что нам некогда.

Но Пампильоне проявил настойчивость. Он говорит: назовите любое удобное время. Посреди рабочего дня посадил нас в автомобиль и привез в свой домик на ланч. У него было двое детей: один школьник, второй младенец трех недель от роду. Малыш был в памперсах – мы таких штанишек еще не видели. Первое, что сделала мать, – сунула его нам в руки, сказав, что пойдет накрывать на стол. Ой-ой-ой. Я даже представить себе не могла, что малознакомому